Е.Б. Мирзоев
       > ВОЙНА 1812 ГОДА > БИБЛИОТЕКА 1812 ГОДА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ М >

ссылка на XPOHOC

Е.Б. Мирзоев

2010

БИБЛИОТЕКА 1812 ГОДА


ХРОНИКА ВОЙНЫ
УЧАСТНИКИ ВОЙНЫ
БИБЛИОТЕКА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

Родственные проекты:
ПОРТАЛ XPOHOC
ФОРУМ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ОТ НИКОЛАЯ ДО НИКОЛАЯ
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
РЕПРЕССИРОВАННОЕ ПОКОЛЕНИЕ
Народ на земле


Е.Б. Мирзоев

С.Н. Глинка против наполеоновской Франции

У истоков консервативно-националистической идеологии в России

Глава 1

Формирование общественно-политических взглядов С.Н. Глинки. Цели издания «Русского Вестника»

Имя С.Н. Глинки было обязано своей популярностью в первую очередь журналу «Русский Вестник». Поэтому неудивительно, что большинство авторов, писавших о нем, ограничивались характеристикой его публицистической позиции, рассмотрением материалов журнала. Такой подход не позволял объяснить истоки общественных взглядов публициста. Л.Н. Киселева уделила особое внимание вопросу о формировании взглядов С.Н. Глинки в годы его пребывания в стенах Кадетского корпуса[1]. Чтобы проследить истоки патриотических и консервативных взглядов публициста, можно пойти еще дальше и обратиться к раннему детству С.Н. Глинки, красочно описанному в его собственных «Записках»[2]. Жанр мемуаров отличается ярко выраженной субъективностью. Однако, искажая внешнюю картину жизни, отраженную в воспоминаниях, мемуары отображают восприятие этой жизни автором сочинения. Это восприятие в воспоминаниях также искажено, особенно если описываемые события и время написания мемуаров разделяет большой срок. В «Записках» С.Н. Глинки (написанных им уже на склоне лет) можно ожидать найти не только отражение его детских впечатлений, но и того, что автор мемуаров стремился преподнести читателю как детские воспоминания, сознательно и неосознанно искажая их. Но яркая картина детских лет жизни в «Записках» С.Н. Глинки дает возможность оценивать ее саму по себе, пусть и с поправкой на позднейшую авторскую интерпретацию.

Ключевое слово, которым можно охарактеризовать атмосферу детского воспитания С.Н. Глинки, описанную в его «Записках» – патриархальность. Представляется важным, что сам автор мемуаров явно стремился подчеркнуть эту особенность быта и нравов, окружавших его в детские годы. В данном случае у нас есть основания заподозрить Сергея Николаевича в излишнем увлечении этой темой, в идеализации патриархального быта в поместье. Но сам патриархальный характер многих черт быта и отношений, окружавших его в детстве очевиден и, добавим, для той эпохи вполне типичен.

 

Рисунок 1. С.Н. Глинка. Портрет работы В.П. Лангера

С.Н. Глинка родился в старинной дворянской семье Глинок, в отцовском имении в Духовском (Духовщинском уезде) Смоленской губернии в селе Сутоки. Здесь он провел свои ранние годы жизни, так же как и его брат – Федор Николаевич Глинка, впоследствии известный поэт и декабрист. Отец С.Н. Глинки, выйдя в отставку, поселился в деревне и, по утверждению сына, «сделался примерным хозяином». В мемуарах подчеркивается простота его деревенской жизни, близость ее уклада к жизни крестьян: «Он жил без спеси и чванства в мире с самим собою и со всеми». Отмечается, что «у него было все свое, и это все в чистом виде он оставил по себе»[3]. С.Н. Глинка вспоминал, что отец «при житье незатейливом был добрым помещиком» и далее пояснял: «готовая к помощи рука его сзывала бедных соседей к участию в избытках его»[4]. Перед нами самый общий портрет «доброго помещика». Нет сомнения, что упоминая о «спеси и чванстве», автор имел в виду пороки светского общества, которые не коснулись отца С.Н. Глинки. По утверждению автора мемуаров, его отец отличался умеренностью, скромностью, хозяйственностью, участием и милосердием к соседям.

Тенденция к идеализации проявилась и в портрете остальных родственников С.Н. Глинки. О матери в мемуарах говорится как об истинной христианке и примерной хозяйке: «душевная набожность переносила мысль ее в мир духовный», «с страдальцами делилась слезами, а с бедными тем, что Бог послал в избытках домашних. Была она и примерною хозяйкою»[5]. В том же духе публицист отзывался о своей бабке: «Ее сердце, ее христианская любовь научила меня всех любить и всем желать добра». По отношению к своим крепостным Глинки, согласно «Запискам», были скорее покровителями, чем строгими хозяевами. Автор мемуаров обращал внимание на патерналистические отношения его бабки с крестьянами. Она проявляла живое участие в хозяйственной жизни своих крестьян, а те обращались к ней за помощью, например, за лекарством[6]. Патриархальные мотивы звучат и в воспоминаниях о прадеде С.Н. Глинки: он «был разумным патриархом родных, другом бедных, примирителем соседей по спорам поземельным, посаженным отцом, восприемником»[7].

С первых же страниц «Записок» С.Н. Глинки перед читателем раскрываются картины традиционного быта провинциального дворянского семейства, для которого, по утверждению автора, было характерно «тесное сближение с крестьянами в образе жизни»[8]. В мемуарах рассказывалось об изобилии продуктов сельского труда, царившем у них на столе. Автор вспоминал о том, как он играл вместе с дворовыми детьми, как его родственники ходили на охоту вместе со своими крестьянами: «Помещики в забавах своих часто уравнивались с крестьянами»[9]. В мемуарах подчеркивалась простота быта в родовом поместье: «Кроме губернского мундира, будничная и праздничная почти вся была домашнего изделия»[10]. С.Н. Глинка писал об отсутствии радикальных отличий в быту между помещиками Глинками и их крестьянами: «Алчная роскошь не отделяла еще тогда резкими чертами помещиков от почтенных питателей рода человеческого»[11]. Спокойная, размеренная жизнь в поместье приобретала в «Записках» идеалистический оттенок: «Казалось, что и сама природа спешила одарить за то, что с нею жили и ближе и дружнее»[12].

В приведенном выше описании мемуаристом быта своего родового поместья отчетливо сквозят черты его позднейшего просветительского мировоззрения. Картины счастливого детства на лоне природы отчасти напоминают некую пастораль. Автор воспоминаний сближал свои детские впечатления с руссоистским идеалом единения с «натурой». В то же время в сознании самого автора детские воспоминания были проникнуты сладким ароматом «старинного» быта его предков, который он еще успел вкусить. Автор «Записок» жил в детстве в атмосфере глубоко традиционных отношений, царивших в окружавшем его провинциальном, сельском обществе. Нетрудно заметить, что в мемуарах С.Н. Глинки положительно оценивались и идеализировались традиционные черты быта поместья, включая отеческо-покровительственное отношение к крепостным со стороны помещиков. Принимая во внимание то обстоятельство, что автор мемуаров мог сознательно «создать» атмосферу старины в своих «Записках», можно, однако, говорить лишь о степени искажения, преувеличения и т.п. В целом же традиционность и патриархальность жизненного уклада имения Глинок едва ли могут быть поставлены под сомнение. Простой и традиционный быт отцовского имения подвергся идеализации в сознании С.Н. Глинки. Поэтому не случайно, что позднее патриархальная сельская идиллия русской провинции стала одной из главных тем «Русского Вестника».

Самое яркое впечатление детства сочинителя мемуаров – это посещение его малой родины императрицей. Екатерина II в сопровождении П.А. Румянцева посетила имение Глинок. Любопытно, что даже описание визита императрицы в передаче С.Н. Глинки приобретало патриархальный оттенок. Пока крестьяне водили вокруг хороводы, Екатерина, по словам мемуариста, спрашивала их: «Довольны ли они своим помещиком?», – на что те отвечали: «Довольны, матушка-царица, довольны! Он нам отец!» В памяти С.Н. Глинки запечатлелись мгновения, когда его малолетний брат сидел на коленях у государыни: «Вижу теперь, как она, нежная матерь отечества, посадила его на колени, вижу, как брат играл ее орденскою лентою»[13]. Здесь же монархиня собственноручно записала будущего издателя «Русского Вестника» вместе с братом в Кадетский корпус в столице. Чувствовавшим себя обласканными провинциальным помещикам поведение Екатерины II казалось проявлением живого участия к ним «нежной матери отечества». То, какой предстала в детстве перед С.Н. Глинкой императрица, усиливало патриархальные, патерналистические черты его мировоззрения, расширяя их до вершин верховной власти. Уже в тот период закладывалась основа мировосприятия С.Н. Глинки, на которую позднее наслаивались его общественно-политические взгляды.

Эти взгляды он в значительной степени сформировал в период обучения в Кадетском корпусе. Этот этап формирования мировоззрения издателя «Русского Вестника» уже был проанализирован в специальной работе Л.Н. Киселевой[14], поэтому мы остановимся на нем кратко. То, насколько значителен был этот жизненный этап в сознании самого публициста, можно судить по его признанию в мемуарах, где он иронично писал о себе: «старинный кадет, мечтатель отжившего XVIII столетия»[15]. Директор корпуса в 1786–1794 гг. граф Ф.А. Ангальт был последователем идей французских философов-просветителей. Устав корпуса был списан с «Эмиля» Ж.Ж. Руссо, который полагал главной целью воспитания формирование нравственного начала. Под надзором французских учителей воспитанники корпуса получали образование и воспитание, в котором увлечение античностью, идеями гражданственности, республиканскими добродетелями воспринималось ими через призму идей французских философов-просветителей. Такой характер мировоззрения был вполне характерным для образованных людей той эпохи[16]. С.Н. Глинка в корпусе стал любителем книг. Увлечение сочинениями Вольтера и Ж.Ж. Руссо сочеталось с публичными чтениями «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха[17]. На сцене корпусного театра ставились исполненные республиканского пафоса трагедии Вольтера «Брут» и «Смерть Кесаря». Более того, питомцы корпуса получали доступ к периодическим изданиям из-за рубежа и были в курсе событий Французской революции. С.Н. Глинка в тот период впервые в России перевел на русский язык «Марсельезу»[18]. В конце обучения, когда до воспитанников корпуса стали доходить известия о подвигах генерала Бонапарта, его личность стала привлекать живой интерес у С.Н. Глинки: «Кто от юности знакомился с героями Греции и Рима, тот был тогда бонапартистом»[19].

Не следует преувеличивать свободомыслия питомцев корпуса. Идеи гражданственности, законности, свободы в стенах корпуса, который регулярно посещала Екатерина II, воспринимались в конечном счете в свете концепции просвещенного абсолютизма. Екатерина превозносилась как мудрая законодательница и просветительница. Даже неограниченная, но «просвещенная» монархия, основанная на прочном законодательстве, воспринималась в рамках данной концепции как антитеза тирании, основанной на произволе. С юных лет С.Н. Глинка прекрасно знал «Наказ» Екатерины II, в котором содержались эти идеи. Недаром первым самостоятельным сочинением будущего публициста была хвалебная «Песнь Великой Екатерины»[20]. Что же касается генерала Бонапарта, то в воображении кадетов он стал воплощением образа героев античности.

Л.Н. Киселева пришла к выводу о том, что корпус стал для С.Н. Глинки моделью идеального государства-семьи, которая, по ее мнению, позднее нашла свое воплощение на страницах «Русского Вестника»[21]. Наблюдения Л.Н. Киселевой о том, что в Кадетском корпусе С.Н. Глинка был окружен атмосферой патернализма, покровительства графа Ф.А. Ангальта по отношению к воспитанникам, вполне справедливы. Однако важнее, что в стенах корпуса будущий публицист приобщился к идеям французских философов-просветителей, воспринял идеалы нравственной чистоты и гражданского служения отечеству. Что же касается патернализма, то, как уже отмечалось, атмосфера патриархального быта, покровительства сильного слабым окружала С.Н. Глинку еще в родовом поместье. Мотивы патернализма, которые встречаются в позднейших сочинениях публициста, были восприняты им с самого раннего детства.

После окончания Кадетского корпуса в 1795 г. С.Н. Глинка поступил на службу в гвардию. Во время службы в Москве С.Н. Глинка начал свою драматургическую деятельность, занявшись переводами оперных либретто для театров, и сблизился с театральным кружком Сандуковых[22]. Кроме того, уже в то время будущий публицист заинтересовался русской историей. В.В. Данилов вспоминал, что встречал С.Н. Глинку «в обнимку» с двумя томами «Примечаний» Болтина на «Русскую историю» Леклерка[23]. Военная служба была не по душе С.Н. Глинке, и в 1800 г. он вышел в отставку майором. Вскоре после смерти матери он передал имение сестре, оставшись таким образом без недвижимости и почти без средств к существованию. С 1802 г. С.Н. Глинка стал зарабатывать на жизнь литературными переводами и стал пробовать себя в качестве автора собственных исторических драм.

Его драмы ставились в московских театрах. Время их появления было связано с обострением конфликта России с Францией и с начавшимися в то время наполеоновскими войнами. Именно в 1800-е гг. происходит окончательное оформление общественных взглядов С.Н. Глинки, которые привели его в конце концов к изданию «Русского Вестника». Судя по содержанию драматических сочинений, он уже тогда выбирает себе ту роль, ту общественную позицию, которую будет отстаивать на протяжении следующих лет в период участия России в наполеоновских войнах.

Хорошо знакомый с сочинениями французских философов-просветителей, С.Н. Глинка усвоил просвещенческую логику, в согласии с которой общественные недуги порождены заблуждением и невежеством, и победить их можно с помощью просвещения, знания. Воспитанный на античных идеалах самоотверженного служения отечеству, С.Н. Глинка решил заняться пропагандой патриотизма среди соотечественников. В период все возрастающего влияния и могущества наполеоновской Франции, враждебной к России французские идеи и даже французский язык стали казаться опасными и несовместимыми с позицией русского патриота. После взятия Наполеоном Вены С.Н. Глинка, по его собственным словам, пришел к убеждению о том, что участь Вены со временем постигнет и Москву[24]. Теперь, после Тильзитского мира, будущее России представлялось С.Н. Глинке повторением событий 1612 г. Он увидел свое предназначение в том, чтобы возбуждать в соотечественниках дух воинственного патриотизма в виду перспективы новой войны с Францией.

Кроме того, выросший в атмосфере традиционных, патриархальных отношений, С.Н. Глинка, как и многие его современники, увидел во французском влиянии угрозу незыблемости традиционных устоев русского общества. Идейное становление русского публициста было характерным и ярким примером процесса формирования консервативной идеологии в России как реакции на французскую революцию и наполеоновские войны. Одновременно наполеоновские войны стали катализатором формирования национального самосознания и националистической идеологии. Этот процесс непосредственно проявился в публицистической деятельности С.Н. Глинки. Он избрал для себя роль обличителя опасных идей французских революционеров и завоевательной политики Наполеона, защитника русских традиций как в культуре, так и в сфере общественного устройства. Исходя из этого следует рассматривать все сочинения С.Н. Глинки того периода. Как позднее признавался в своих воспоминаниях сам публицист, «от 1808 до 1812 года мысль о судьбе Отечества обладала душою моею»[25].

В русских крестьянах в это время С.Н. Глинка, как и ряд его современников, стал видеть носителей культурных традиций, традиционных нравственных ценностей. Подарив свое имение сестре, он оказался не в состоянии быть для собственных крестьян таким же «добрым помещиком», каким был его отец. Молодой драматург был чужд отношениям обладания другим человеком как вещью (в отрыве от поземельных отношений), т.к. это не вписывалось в те патриархальные отношения, которые царили в поместье Глинок. С другой стороны, крепостное рабство не могло вызывать одобрения у С.Н. Глинки, проникнутого филантропическими идеями философии Просвещения. К 1808 г. он отпустил на волю своего последнего крепостного.

Первая историко-патриотическая драма С.Н. Глинки «Наталья, боярская дочь» на сюжет одноименной повести Н.М. Карамзина была поставлена в 1805 г и имела успех у зрителя[26]. Вслед за ней последовали другие, в том числе «Михаил, князь Черниговский» (1808). В этом произведении главным отрицательным персонажем был завоеватель Батый, но зритель тех лет легко узнавал в татарах и Батые французов и Наполеона[27].

Параллельно драматург продолжал изучать русскую историю. Эти занятия в конце концов вылились в написание многотомной «Русской Истории», впервые увидевшей свет в 1816 г. Как будет показано ниже, ее содержание также отвечало задачам патриотического и консервативного воспитания и образования.

 

Рисунок 2. Граф Ф.В. Ростопчин. Портрет работы О.А. Кипренского

Но главным инструментом в борьбе с Наполеоном С.Н. Глинка решил сделать собственный журнал. С 1808 г. в Москве он стал издавать ежемесячный журнал «Русский Вестник». Позднее в мемуарах публицист вспоминал: «главною целью «Русского Вестника» предположил я возбуждение духа народного к новой и неизбежной борьбе»[28]. На первых порах сотрудником и отчасти вдохновителем идеи издания «Русского Вестника» для С.Н. Глинки был московский губернатор граф Ф.В. Ростопчин. Его «Мысли вслух на красном крыльце» были с восторгом приняты русским обществом в год заключения Тильзитского мира[29]. Этот памфлет, обрушившийся на французов с самой безапелляционной критикой, во многом перекликался со статьями «Русского Вестника». Вот как выглядела французская буржуазная революция по версии графа Ф.В. Ростопчина: «Сперва стали умствовать, потом спорить, браниться, драться, ничего на месте не оставили, закон попрали, начальство уничтожили, царя казнили»[30]. Ф.В. Ростопчин нещадно бранил французов и осуждал соотечественников, получающих французское образование и воспитание: «Как же им любить свою землю, если они и русский язык плохо знают? Как им стоять за веру, царя и Отечество, когда они закону Божьему не учены и когда русских считают за медведей»[31].

Другим современником С.Н. Глинки, повлиявшим до некоторой степени на характер его журнала, был глава литературного общества «Беседа любителей русского слова» адмирал А.С. Шишков. Недолгое время в этом литературном обществе состоял и С.Н. Глинка. В опубликованном еще до Тильзитского мира «Рассуждении о старом и новом слоге» А.С. Шишков поднимал вопрос о чистоте русского языка. Он выступал за сохранение чистоты русского языка, который, по его мысли, нужно было очистить от галлицизмов. Французское влияние на русский язык, по мнению автора «Рассуждений», подрывало самобытность «древнего славенского языка». При этом адмирал пытался выдать церковно-славянский за истинный русский литературный язык. Позднее, в «Рассуждении о любви к отечеству» (1811 г.), А.С. Шишков сетовал на угрозу, исходящую от иностранного образования, критиковал засилие французских мод и ратовал за воспитание в истинно патриотическом духе, включая приверженность родному языку и отеческой вере. Рассуждения адмирала об опасности французского культурного засилия были очень близки к антифранцузской агитации С.Н. Глинки: «Когда станут увеселять нас чужие обычаи, чужие игры, чужие обряды, чужой язык, обворожая и прельщая воображение наше, тогда при всех правилах, при всех добрых расположениях и намерениях станет уменьшаться первейшее основание любви к отечеству, дух народной гордости»[32]. С.Н. Глинку причисляют к сторонникам А.С. Шишкова, так называемым «архаистам» в их споре о языке с последователями Н.М. Карамзина. Впрочем, С.Н. Глинка мало участвовал в полемике о русском языке[33], гораздо больше уделяя внимание в своих сочинениях другим темам.

В условиях войны с Наполеоном патриотическая пропаганда была как никогда востребована на государственном уровне. Поэтому в 1812 г. Александр I назначил А.С. Шишкова на пост государственного секретаря. Характер его официальных манифестов был весьма созвучен статьям «Русского Вестника». Как и С.Н. Глинка, А.С. Шишков в это время утверждал, что истинный патриотизм основан на «вере православной, воспитании, языке русском». Есть основания полагать, что сам царь не разделял узкий патриотизм адмирала А.С. Шишкова, но считал его полезным в условиях войны[34]. Впрочем, деятельность А.С. Шишкова в должности государственного секретаря была непродолжительной.

«Русский Вестник», напротив, осуществлял свою патриотическую пропаганду на протяжении многих лет. Значительно больше внимания, нежели Ф.В. Ростопчин и А.С. Шишков, С.Н. Глинка уделял в своем журнале идеологическим и политическим вопросам. Журнал С.Н. Глинки никогда не был официальным изданием и не отражал взгляд самодержавного правительства на текущие события. Известен факт, когда еще до 1812 г. французский посланник Коленкур обратился к Александру I с жалобой на антифранцузски настроенный «Русский Вестник». Российский император заявил в ответ, что даже не знает о существовании этого журнала[35].

Слово «Вестник» в названии журнала было вполне привычным для того времени («Вестник Европы», «Северный Вестник»). Но в названии журнала С.Н. Глинки присутствовал элемент полемичности: если популярный журнал «Вестник Европы» сообщал преимущественно о событиях в Европе, то «Русский Вестник» должен был обратить интерес читателя к России и русским. Во вступлении к первому номеру журнала издатель писал: «Издавая Русский Вестник, намерен я предлагать читателям все то, что непосредственно относится к русским»[36].

Учитывая неизбежность новой войны с Францией, причем войны, как полагал С.Н. Глинка, на территории России, он развернул на страницах своего журнала пропагандистскую компанию, готовя читателя к грядущим испытаниям. В качестве образцов для подражания издатель предлагал ему образы героев-патриотов. С.Н. Глинка обещал читателю совершать экскурсы в героическое прошлое: «Беседа с праотцами, беседа с Героями и друзьями Отечества питает душу и сближает прошедшее с настоящим»[37]. Здесь же, во вступлении к первому номеру, С.Н. Глинка сформулировал важный принцип отбора материала для журнала: «Итак, замечая нынешние нравы, воспитание, обычаи, моды и прочее, мы будем противопоставлять им не вымыслы романтические, но нравы и добродетели праотцов наших»[38]. В этих словах проявилась типичная для консерватизма тенденция противопоставлять умозрительным и рациональным теориям традицию. На страницах «Русского Вестника» очерки, воспевающие добродетели русских царей и подвиги русских полководцев, чередовались с обличениями в адрес французских мод, языка, философии и завоевательной политики наполеоновской Франции. Автором большинства крупных статей и многих стихотворений, публиковавшихся в журнале, был сам издатель.

По воспоминаниям современников и самого издателя, его журнал пользовался большой популярностью в Москве и особенно в провинции. «Журнал Глинки, несмотря на оппозиционность приверженцев моды и галломании, пришелся совершенно ко времени и имел успех необыкновенный»[39]. «В свое время патриотические сочинения Глинки имели обширный круг читателей, особенно между сельскими дворянами, грамотными купцами и мещанами столицы и между всеми читающими людьми простого народа»[40], – вспоминал М.А. Дмитриев. О популярности «Русского Вестника» вспоминал и П.А. Вяземский: «По всей России, особенно в провинциях читали его с жадностью и верою»[41].

Эти слова подтверждаются внушительными списками подписчиков журнала, число которых в некоторые годы превышало 500, что было редкостью для России того времени. В номере 12 от 1811 г. после перечня московских подписчиков (среди которых можно найти немало представителей знати: князья Голицыны, графы Орловы, Н.С. Волконский, И.Н. Трубецкой и др.) следовал список иногородних, в котором обнаруживается большой разброс и в географическом местоположении адресатов, и в их социальном статусе. На «Русский Вестник» подписывались как жители близлежащих к Москве городов (Можайск, Серпухов, Владимир), так и самых отдаленных (Севастополь, Иркутск, Семипалатинск). Помимо частных лиц, среди подписчиков значились учреждения типа: Нахичеванская армянская магистратура, Семипалатинская пограничная таможня, Киевская духовная семинария и даже Серпуховская питейная контора. Среди частных подписчиков помимо дворян можно встретить представителей духовного сословия (Архиепископ Ионикий из Каменец-Подольска, Киевский Митрополит Серапион) и лиц недворянского происхождения (Михайла Мищин из Землянска, Фирс Кудаяров из Екатеринбурга).

Патриотическая программа «Русского Вестника» оказалась весьма созвучной настроениям московского и провинциального дворянства, особенно его малообразованной части, мыслящей традиционными категориями, а также настроениям образованных представителей других сословий. После Тильзитского мира, уязвлявшего чувство национальной гордости, русское общество было охвачено патриотическим подъемом. При этом отношение к французам и французской культуре стало меняться в отрицательную сторону. В эту эпоху в модах, нарядах, в культурной жизни столицы безраздельно господствовали французы:

А все Кузнецкий мост, и вечные французы:

Оттуда моды к нам и авторы, и музы:

Губители карманов и сердец![42].

На фоне поражения России в войне с Францией и заключения унизительного Тильзитского мира образованная публика с удовольствием обращалась к чтению патриотических очерков и с энтузиазмом встречала критику в адрес всего французского.

Преклонение перед французскими модами, подражание их манерам, засилие французского языка многим стало казаться неуместным на фоне недавней бесславной кампании против Наполеона. Особенно патриотическая программа «Русского Вестника» была близка провинциальному читателю, слабее воспринявшему французское и вообще европейское культурное влияние. В меньшей степени это касалось и московского дворянства, традиционно отличавшегося легким духом фрондерства (в данном случае – отрицательным отношением к Тильзитскому миру и участию России в континентальной блокаде Англии). Хотя представители великосветского общества принимали «Русский Вестник» более холодно, но и они признавали пользу патриотической пропаганды в условиях надвигающейся войны и во время Отечественной войны 1812 г. В таких обстоятельствах многие были готовы простить издателю жесткий обличительный стиль, склонность к преувеличениям. Князь П.А. Вяземский позднее писал: «Преимущественно в первые годы существования своего журнал имел историческое и политическое значение. Нужно было поддерживать и воспламенять дух народный, пробуждать его силы, напоминая о доблестях предков. Дух чужеземства мог быть тогда и в самом деле опасен. В таких обстоятельствах даже излишества и крайность убеждений были у места»[43].

Особую актуальность «Русский Вестник» приобрел с началом Отечественной войны 1812 г. Статьи журнала приобрели еще большую полемическую заостренность, критика всего французского стала еще более бескомпромиссной. 18 июля по указанию Александра I «за любовь к Отечеству, доказанную сочинениями» С.Н. Глинка был пожалован орденом Св. Владимира 4 ст. Ему также были выданы 300 тысяч рублей для организации патриотической агитации в столице. Публицист с энтузиазмом произносил речи на площадях столицы, выполняя роль этакого народного трибуна, снаряжал на собственные средства ополченцев (300 тысяч он, несмотря на свою бедность, не истратил, а позднее вернул в казну).

С полной самоотдачей издатель выполнял теперь ту официально санкционированную роль, которую ранее исполнял на добровольных началах. Еще до 1812 г. он неоднократно обращался с призывом о создании в России «новых военных сил, о составлении летучих или партизанских отрядов»[44]. Сам С.Н. Глинка воспринимал свою деятельность не как «государеву службу», а скорее как гражданское служение отечеству. По словам П.А. Вяземского, «Глинка был рожден народным трибуном, но трибуном законным, трибуном правительства. Он умел по православному говорить с народом православным»[45]. Статьи С.Н. Глинки в его журнале также нередко отличались стилизацией под простонародную речь. Сам издатель признавался в мемуарах: «…я желал породнить «Русский Вестник» с народною мыслию, и это сближение пригодилось мне в 1812 г., когда по возложенным на меня особым поручениям надлежало заведывать и мучными лавками, и всеми разрядами быта московского»[46]. В отличие от таких журналов как «Вестник Европы», «Русский Вестник» был ориентирован на самый широкий круг читателей.

В результате публицист превратился в весьма популярную фигуру в Москве. С.Н. Глинка вспоминал в мемуарах о том, как приходившие к нему студенты Московского университета благодарили его: «Ваш «Русский Вестник» воспламенил наш дух, помогите ж нам жертвовать собою Отечеству!»[47]. И.К. Лажечников вспоминал, как он, будучи еще юношей, в 1812 г. впервые повстречал С.Н. Глинку, обращавшегося с речью к москвичам: «Толпа, творя крестное знамение, повторяла с жаром его последние слова: «За батюшку Царя, Русь православную под покровом царицы небесной!». Сам И.К. Лажечников, по его словам, «в последовавшую ночь не спал от блаженства, что видел великого человека, был им замечен»[48]. Влияние издателя «Русского Вестника» среди московских обывателей сохранялось еще годы спустя после нашествия французов. Известен случай, когда в 1814 г. французским портным, у которых были вывески на французском языке, москвичи грозили «донести о том Сергею Глинке». Ф.Ф. Вигель в своих мемуарах утверждал, будто «нравственное могущество этого человека было еще так велико, что испуганный портной исполнил их требование»[49].

Любопытно, что на сцене московских театров вплоть до самого вступления в столицу французских войск продолжали ставиться патриотические драмы С.Н. Глинки.

В «Московских Ведомостях» от 28 августа (т.е. уже после Бородинской битвы) было напечатано следующее объявление: «В пятницу, 30 августа Императорскими российскими актерами представлена будет «Наталья, боярская дочь», драма в 4 действиях, сочинение г. Глинки… После спектакля на оном же театре дан будет маскарад»[50]. Вплоть до последнего момента в городе проходили агитационно-патриотические мероприятия с прямым или косвенным участием С.Н. Глинки.

Накануне и во время Отечественной войны 1812 г. агитационная деятельность С.Н. Глинки сыграла существенную роль в патриотическом воодушевлении русской общественности. Однако этим не исчерпывается его вклад в развитие русской общественной мысли. Чтобы верно оценить роль и место идей С.Н. Глинки в истории общественного сознания в России, необходимо рассмотреть их на фоне других вариантов консервативной идеологии того времени.

Примечания

[1] Киселева Л.Н. С.Н. Глинка и Кадетский корпус // Тартуский университет. Ученые записки. Вып. 620. – Тарту, 1983.

[2] Глинка С.Н. Записки Сергея Николаевича Глинки. – Спб., 1895.

[3] Глинка С.Н. Указ. соч. – С. 2–3.

[4] Там же. – С. 3–4.

[5] Там же. – С. 4.

[6] Глинка С.Н. Указ. соч. – С. 4.

[7] Там же. – С. 2.

[8] Там же. – С. 29.

[9] Там же. – С. 28.

[10] Там же. – С. 3.

[11] Там же. – С. 2.

[12] Там же. – С. 4.

[13] Глинка С.Н. Указ. соч. – С. 24–25.

[14] Киселева Л.Н. С.Н. Глинка и Кадетский корпус // Ученые записки Тартусского университета. Вып. 604. – Тарту, 1982. – С. 48–63.

[15] Глинка С.Н. Указ. соч. – С. 40.

[16] Лотман Ю.М. Театр и театральность // Статьи по типологии культуры. Вып. 2. – Тарту, 1973. – С. 71.

[17] Глинка С.Н. Указ. соч. – С. 69.

[18] Там же. – С. 115.

[19] Глинка С.Н. Указ. соч. – С. 194.

[20] Там же. – С. 126.

[21] Киселева Л.Н. С.Н. Глинка и Кадетский корпус // Ученые записки Тартусского университета. Вып. 604. – Тарту, 1982. – С. 59.

[22] История русского драматического театра. В 7 т. Т. 2. – М., 1977. – С. 92.

[23] Данилов В.В. Коченовский и Глинка под Иваном Великим // Русская Старина. – 1908. – № 9. – С. 466–472.

[24] Глинка С.Н. Указ. соч. – С. 194.

[25] Глинка С.Н. Записки о 1812 годе Сергея Глинки. – Спб., 1836. – С. 2.

[26] Глинка С.Н. Записки Сергея Николаевича Глинки. – Спб. 1895. – С. 184.

[27] История русского драматического театра. В 7 тт. Т. 2. – М., 1977. – С. 92.

[28] Глинка С.Н. Записки Сергея Николаевича Глинки. – С. 217.

[29] Булич Н.Н. Указ. соч. – С. 190.

[30] Ростопчин Ф.В. Мысли вслух на красном крыльце. – Спб., 1807. – С. 1–2.

[31] Ростопчин Ф.В. Указ. соч. – С. 2.

[32] Шишков А.С. Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова, российской императорской академии президента и разных ученых обществ члена. В 17 ч.. Ч. IV. – Спб., 1825. – С. 166.

[33] См.: Киселева Л.Н. К языковой позиции «старших архаистов» // Ученые записки Тартусского университета. Вып. 620. – Тарту, 1983. –С. 28–30.

[34] См.: Альтшуллер М. Беседа любителей русского слова: У истоков русского славянофильства. – М., 2007. – С. 337–350.

[35] Глинка С.Н. Записки Сергея Николаевича Глинки. – С. 237.

[36] Русский Вестник. – 1808. – № 1. – С. 3.

[37] Русский Вестник. – 1808. – № 1. – С. 5.

[38] Там же. – С. 6.

[39] Дмитриев М.А. Мелочи из запаса моей памяти. – М., 1869. – С. 103.

[40] Там же. – С. 106.

[41] Вяземский П.А. Указ. соч. – С. 338.

[42] Грибоедов А.С. Горе от ума. – М., 1979. – С. 9.

[43] Вяземский П.А. Указ. соч. – С. 338.

[44] Глинка С.Н. Записки Сергея Николаевича Глинки. – С. 254.

[45] Вяземский П.А. Указ. соч. – С. 341.

[46] Глинка С.Н. Записки Сергея Николаевича Глинки. – С. 227.

[47] Глинка С.Н. Записки о 1812 годе. – Спб., 1836. – С. 45.

[48] Лажечников И.И. Полное собрание сочинений. Т. 1. – СПб, 1899. – С. 184–185.

[49] Вигель Ф.Ф. Записки. В 7 ч. Ч. 4. – М., 1893. – С. 123.

[50] Московские Ведомости. – 28 августа 1812 г. – № 69.

Вернуться в оглавлению

 

 

 

 

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС