Моя подруга была большой трусихой, и потому я всю ночь не ложилась спать.
Я боялась поделиться с ней моими мыслями, чтобы не пугать ее еще больше. Наш
квартал был уединенный, и я изредка слышала брань пьяных людей. Следующий
день мы также провели очень беспокойно, особенно после того, как узнали, что
толпа разграбила кабаки. С наступлением ночи шум усилился, и я слышала
громкие возгласы: «Французы».
Я ждала каждую минуту, что взломают нашу дверь.
Мы провели эти две ночи в ужасном состоянии; наступила и третья, не принеся
нам никакого облегчения, так как мы были в полном неведении о том, что
происходит в центре города. Я была больна и измучена и потому рано легла
спать, а мои друзья поднялись на вышку дома, как и во все предыдущие дни.
Вдруг г-жа Вандрамини стремительно вошла ко мне, говоря: «Идите скорее
смотреть метеор в небе; это очень редкое явление, он имеет вид пылающего
меча — это принесет нам несчастье!»
Считая ее за суеверную особу, я не придала значения ее словам, однако,
отправившись наверх, я, действительно, увидела нечто необычайное. Мы
поговорили об этом явлении, ничего не понимая, и легли спать.
В шесть часов утра раздались удары в наши ворота. Я бросилась в комнату моих
друзей с криком: «На этот раз мы погибли — ломают нашу дверь!» Однако я
услыхала, что кто-то зовет хозяина дома, называя его по имени. Мы посмотрели
через ставни и увидели одного из наших знакомых. Это был эмигрант Ториан,
бывший офицер королевской гвардии.
«О, Боже мой! — закричала я. — Избивают в другом квартале, он пришел
спасаться сюда!»
Этот господин рассказал нам, что все вокруг его дома объято пламенем, и,
боясь сгореть, он пришел просить у нас приюта для себя и для других его
знакомых. Мы сейчас же его пригласили, и он пошел за своими друзьями.
Ванд-рамини решил пройти до конца улицы и вернувшись, рассказал нам, что
чудо, которое видела его жена, не что иное, как зажигательный снаряд,
брошенный в дом князя Трубецкого на Покровке, находившийся очень близко от
нас, и что как дом князя, так и все ближайшие к нему — в огне Очевидно,
действительно город будет сожжен. Вандармини вновь вышел, чтобы узнать еще
какие-нибудь новости, а мы решились выглянуть в окно. Я увидела солдата на
лошади и услыхала, как он спрашивал по-французски: «Сюда?». Я страшно
удивилась. Но так как я не была такой трусихой, как моя подруга, то
закричала ему: «Господин солдат, разве вы французы?».
— Да сударыня.
— Значит, французы уже здесь?
— Они вступили вчера в три часа в предместья.
— Все?
— Все.
— Должны ли мы радоваться или сокрушаться? — спросила я свою подругу. «Из
одной опасности мы попадаем в другую, может быть, еще худшую?» Наши мысли
были очень печальны, и последующие события доказали нам, что наши
предчувствия были верны.
Те трое, которые просили у нас приюта, явились, наконец-то груженные вещами,
которые они могли спасти. Они нам рассказали, что огонь распространился во
все стороны, но затушить его не было никакой возможности, так как не было
пожарных труб.
Мне захотелось выйти, чтобы узнать, не случилось ли чего-нибудь с моими
друзьями и с домом, в котором находились мои оставшиеся вещи. Мне говорили,
что благоразумнее было бы идти пешком, так как на улице отбирали всех
лошадей для армии, которая в них нуждалась. «Впрочем, — сказал хозяин дома,
— французы народ вежливый, может быть, ваших и не возьмут, а своими я
рисковать не буду; если нам придется спасать свои вещи, то они нам очень
пригодятся».
Казалось, что он пророчествует!
После обеда я взяла дрожки одного из пришедших ночью и отправилась в город.
Все дома были полны военными, и в моей квартире я увидела двух гвардейских
жандармских капитанов, все в комнате было перевернуто. Они объяснили мне,
что этот беспорядок произошел до их прибытия. Они встретили здесь одних
только русских слуг и, не понимая их слов, решили, что помещение было
покинуто. Они приглашали меня вновь поселиться здесь, уверяя, что теперь
опасаться мне было нечего. Я ничуть не соблазнилась этим предложением,
ожидая, что распространяющийся кругом пожар скоро достигнет и моего дома.
Вернулась я к своим друзьям при свете горящих домов. Ветер дул так свирепо,
что огонь распространялся с невероятной быстротой. Казалось, все
способствовало тому, чтобы сжечь несчастный город!
Вообще осень бывает прекрасная в России, а теперь была только половина
сентября. Вечер стоял превосходный, и мы обошли все соседние с домом
Трубецкого улицы, чтобы посмотреть на пожар. Вид всего этого был в одно и то
же время и величествен и грозен.
Четыре ночи мы обходились без освещения — было светло, как днем. Изредка
слышались взрывы, похожие на выстрел из ружья, появлялся густой черный дым,
который постепенно краснел, приобретая огненный цвет, разрастался в огромное
пламя, и несколько часов спустя дома не существовало.
Вернувшись однажды домой, я застала г-жу Вандрамини разговаривающей с одним
раненым офицером.
«Я предложила господину офицеру, — сказала она мне, — поместиться у нас. Наш
дом находится в такой уединенной местности, что мало ли, что может с нами
случиться; вот господин офицер советует даже, чтобы мы попросили себе
охрану».
На следующее утро я вышла, чтобы собрать кой-какие справки. С одной стороны
бульвара, через который я проходила, видно было полное разрушение от пожара;
кое-где перебегали улицу солдаты-поляки, и город имел вид обреченного на
разграбление.
Я отправилась к губернатору, но около его двери было столько народу, что мне
не пришлось говорить с ним.
Возвращаясь домой, я была остановлена молодым офицером, очень вежливо
предупредившим меня, что опасно идти одной; он предложил мне свои услуги. В
такой критический момент нечего было рассуждать, и я поспешно согласилась.
Он хотел слезть с лошади, чтобы идти рядом со мной, но я воспротивилась.
На повороте одной из улиц какие-то заплаканные женщины стали умолять его
защитить их от солдат, разграбляющих их дом, и офицер не преминул за них
заступиться, разогнав солдат.
Я торопилась домой, ожидая найти наше жилище разграбленным; до сих пор его
сохраняло лишь его отдаленное месторасположение. Наш офицер мог еще
некоторое время удержать солдат, но город продолжал гореть, и вскоре не
будет возможности их остановить.
Мой молодой проводник пообедал вместе с нами; он оказался очень остроумным,
говорил о модах, театре и под маской солдата мы чувствовали в нем настоящего
аристократа.
В скором времени он был отправлен в Петровский дворец, и я его больше не
видала. Мне было бы искренно жаль, если бы с ним случилось что-нибудь
дурное!
Наполеон, боясь, как бы не взорвали Кремль, жил в Петровском дворце. Г-жа
Вандрамини, я и наш раненый офицер решили ехать туда на другой день, чтобы
просить себе охрану. Этот день нашего путешествия останется навсегда в моей
памяти. При нашем отъезде дом наш был невредим, и ни на одной из ближайших
улиц не было заметно даже признака огня. Дочь г-жи Вандрамини, девочка 13-ти
лет, была с нами; она еще ни разу не видала пожара вблизи. Первое, что ее
поразило, это были Красные Ворота, самые старинные в Москве. Мы хотели ехать
обычной дорогой, бульварами, но это невозможно — повсюду был огонь! Мы
поднялись по Тверской; тут было еще хуже: Большой театр, к которому мы
направились, представлял из себя пылающую массу. Примыкающий к нему склад
дров, приготовленных для театра на целый год, дал еще большую пищу огню. Мы
повернули направо: с этой стороны, нам казалось, было меньше огня. Но едва
мы очутились на середине улицы, как ветер так сильно раздул пламя, что огонь
перекинуло на другую сторону, и образовалось нечто вроде огненного купола.
Это может показаться преувеличением, но между тем это сущая правда! Мы не
могли пройти ни вперед, ни в сторону, и нам оставался единственный путь
назад, по которому мы только что прошли. С каждой минутой огонь
увеличивался, и горящие головни уже падали в нашу коляску. Кучер, сидящий
боком на козлах, конвульсивно держал еще вожжи; его лицо, обращенное к нам,
выражало ужас.
Мы крикнули ему: «назад». Это было трудно, но, подгоняемый страхом, он с
невероятным усилием повернул лошадей, и пустил их вскачь, благодаря чему мы,
наконец, выехали на бульвар. -
Мы возвращались домой, радуясь, что, наконец, сможем вздохнуть от огня и
пыли.
Никогда не забуду того впечатления, которое произвела на меня
представившаяся нашим глазам картина. Дом, куда мы рассчитывали мирно
вернуться, дом, где час тому назад не было ни искорки — теперь был в огне.
Очевидно, он недавно загорелся, так как люди, живущие во флигеле, сидели
покойно, и только крики дочки г-жи Вандрамини заставили их выбежать. Девочка
совсем потеряла голову и кричала: «Спасите маму, спасите всех, ах, Боже мой,
мы все погибли!». Эти возгласы и вид пылающего дома разрывали мне сердце. Я
думала о своей дочери и благодарю Бога, что ее не было со мной в такую
ужасную минуту.
К счастью, я никогда не теряю присутствия духа, ни при какой опасности и
тут, успокаивая других, я постаралась спасти все, что у меня было более
ценного. Толстая прислуга, единственная оставшаяся у нас, помогала мне
выносить мои вещи в сад. Мужчины живущие у нас, и даже наш раненый офицер
потеряли голову. Они бегали взад и вперед, но ничего не делали. Они ломали
топором запертую дверь, не видя рядом с собой открытую. Несколько офицеров
вошли в сад и предложили нам на помощь солдат. Надо было спешить, так как
главный дом отделялся от нашего флигеля только садом и оранжереями, через
которые огонь мог перейти к нам, что и случилось на самом деле, к счастью
только к утру.
Если бы все делалось обдуманно, мы потеряли бы гораздо меньше. Но страх не
рассуждает, да к тому же крики матери и дочери всех волновали.
Когда я все перенесла в сад, то села рядом с портретом моей дочери, с
которым не хотела расставаться, и на свободе наблюдала за всем, что
происходило вокруг меня.
Не имея больше ни дрожек, ни телеги, я рисковала все потерять. Надо было
позаботиться об этом, и, связав в узел самые необходимые вещи, я положила
его на дрожки одного из моих сотоварищей по несчастью, другой поменьше я
положила на узел офицера, которого сопровождал солдат Марито, очень славный
и услужливый парень. Устроив таким образом свои дела, я уложила в свою
ручную сумочку мои бриллианты и деньги, а сама спокойно стала ожидать, чем
все это кончится.
«Чьи это сундуки?» — спросил караульный офицер.
«Мои», — ответила я.
«Что же, сударыня, вы их так и покидаете?»
«Куда же я их дену, у меня ни коляски, ни лошадей».
«Черт возьми, тогда я возьму часть их себе, — воскликнул офицер. — Правда,
что эти вещи больше нужны женщине, чем мужчине, впрочем мы должны же друг
другу помогать!»
Я почувствовала себя наполовину спасенной, хотя и потеряла значительную
часть своей мебели и сундуков, наполненных вещами. Я бросила все остальное,
поставив только портрет своей дочери в уголок оранжереи. Я плакала,
расставаясь с ним, предчувствуя, что не увижу его больше. Как мне было
жалко, что портрет не сделан миниатюрой!
Мы покинули дом, и вскоре все сделалось жертвой солдат. Грустно было видеть,
как женщины, дети и дряхлые старики убегали так же, как и мы, от своих
горящих домов.
На улице было много военных, которые шли в лагерь. Они звали нас с собой.
Проблуждав довольно долго, мы, наконец, нашли улицу, на которой ничего еще
не горело. Мы вошли в первый попавшийся дом (все было там разорено);
бросились на диваны, между тем как наши мужчины сторожили во дворе экипажи и
следили, чтобы огонь не добрался до нас. Таков был конец этого печального
дня, воспоминание о котором никогда не изгладится из моей памяти.
Мы провели, понятно, ужасную ночь, на зная, где найти приют, так как меня
уверили, что мой дом был истреблен. Оба соседние дома находились между двумя
огнями, хотя пожар и не достиг еще до них.
В Петровское мы не могли ехать без офицера, а наш не хотел нас сопровождать.
Мы блуждали из улицы в улицу, из дома в дом. Все вокруг носило следы
разрушения, и вместо недавно еще богатого и великолепного города я видела
только кучи пепла и развалин, по которым мы бродили, как призраки.
В конце концов, мы решились все-таки вернуться в наш прежний дом, питая
смутную надежду, что он не сгорел. На самом деле мы нашли его таким же, как
в то время, когда покинули, если не считать того, что солдаты все поломали.
Мы нашли там нашу спрятанную провизию, которую они, к счастью, не нашли. Не
имея во рту куска со вчерашнего дня, мы были голодны, "и наш офицер стал
поговаривать об обеде.
Мы вынесли из дома стол, несколько уцелевших стульев и, приготовив нечто
вроде обеда, подали его на стол, поставленный среди улицы.
Вообразите себе обед среди улицы, где со всех сторон нас окружали пылающие
дома и дымящиеся развалины; искры от огня, раздуваемые ветром, неслись нам
прямо в глаза, поджигатели перестреливались около нас, пьяные солдаты тащили
награбленную добычу. Вот картина нашего печального пира!..
Увы! В скором времени нам пришлось увидать картину еще более ужасную.
После обеда опять пришлось подумать о приюте. Нам посоветовали пойти
поговорить с полковником, который заведовал этим кварталом, и попросить его
дать нам офицера, чтобы провести в лагерь.
Моя подруга впала в уныние и ни о чем не могла думать. Надо было на
что-нибудь решиться, и я отправилась к полковнику (полковник Зигар, убитый в
1813 году), самому честному и лучшему человеку, которого я когда-либо
встречала, и он сделался нашим спасителем.
Фюзи
Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По
воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М.Васютинский,
А.К.Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство "Задруга".
М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в
воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.
