Действия авангарда

1812 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Французы атакуют. Русская кампания 1812 года.
Рисунок 1896 г. Иллюстрация с сайта http://www.childlib.ru/ .

Действия авангарда

Шли до самого вечера, не встретив ни одного казака; накануне вместе с корпусом Понятовского и кирасирами, мы заняли лагерь у речки Черничной, лагерь, столь знаменитый своим концом.

Когда Себастиани принимал нашу дивизию в Вильне, она насчитывала 3500 лошадей; теперь же полки настолько сократились, что каждый составлял немного более или менее эскадрона. У нас, у прусских улан и у французских полков можно было насчитать 100—130 лошадей. Польский гусарский 10-й полк, пожалуй, еще был сильнее других и представлял собою линию в два эскадрона; этот полк и с самого начала был сильнее.

Мы стояли на левом фланге лагеря, рядом с нами — деревня Тетеринка, на речке Черничной, по которой всего правильнее зовут происшедшую здесь впоследствии битву. Впереди деревни расположилась кавалерийская дивизия, позади нее — ее артиллерия; вправо и впереди нас — пехота Понятовского; позади леса и невдалеке от него, в усадьбе, была квартира короля, а лагерь остальных воск тянулся вправо через большую дорогу, которая ведет через Нару и Тарутино, лежавшее приблизительно на расстоянии мили впереди нас, но мы так его никогда и не видели.

Здесь мы простояли без малейшей тревоги целых две недели; осенняя погода менялась; было, правда, сухо, однако довольно холодно. Нам приходилось бороться с невероятной нуждой, и мы беспрестанно жили в колеблющейся надежде на мир, столь всеми нами желанный и всем необходимый.

За несколько дней до последнего события мы видели в одном лесу, на большой дороге, явившихся к нам из Москвы парламентеров в обществе русских офицеров, и теперь в лагере мы неоднократно слышали, что прибыли Колен-кур и Лористон, что они — в главной квартире русских, и что сам король — у русских. Равным образом мы узнали, что и польские офицеры тоже там. Эти обстоятельства и известия оживили наши надежды и до крайности напрягли всеобщее ожидание, хотя другие события, казалось, должны были бы отнять у нас эту сладкую мечту. Мы почти ежедневно слышали оживленные упражнения в ружейной и пушечной стрельбе, происходившие в русском лагере, милях в двух от нашей стоянки. Полковник Уминский, которого король посылал к русским, рассказывал, что все, им виденное в русской армии, свидетельствовало о благосостоянии и мужестве. Ему довелось говорить с Платовым и другими старшими офицерами, и они откровенно заявляли ему: «Вы от войны устали, а мы только теперь всерьез за нее принимаемся. Ваши повозки, добычу, багаж и пушки — все это мы у вас отберем» и т.п.

Наш образ жизни в этом лагере был скуден до жалости. Прохладные дни и порою весьма холодные ночи требовали массы дров. Запасы в окрестностях деревни скоро истощились. Сначала стали разбирать надворные постройки деревни, именно — конюшни и сараи, но при этом бревен не кололи, а просто подкладывали конец к костру и потом подвигали бревно, пока оно не сгорало все. Когда истреблены были все надворные строения, принялись за жилые дома, так что под конец едва осталось несколько комнат для старших офицеров и больных.

Соломы едва хватало на самый минимальный корм для лошадей. Ночью мы ложились на соломе, а днем ее отдавали в корм лошадям. Ночи бывали настолько холодные, что мы зарывались в солому, а к утру она настолько смерзалась от росы и инея, что чуть ли не приходилось ее разламывать. Исхудалые лошади и сбруя утром бывали густо покрыты росой и инеем, как снегом, и только солнышко постепенно отогревало лошадей и сгоняло иней.

Рожь, ячмень, гречиху, добытую нами, варили, по большей части без обработки, до тех пор, пока зерна разбухали, лопались и становились мягкими, так что можно было снимать с них шелуху; в зависимости от густоты заварки получалась каша или похлебка. Другую часть ржи мололи каменными или ручными мельницами для приготовления хлеба. Это была тяжелая работа для худых и слабых рук; менялись за ней часто, вместо муки получались лишь мятые зерна, какая-то каша, из которой с таким же трудом приготовлялся плотный, тяжелый хлеб. Офицеры и солдаты одинаково вертели камень, как это случалось и раньше. Кто не прилагал рук, оставался ни с чем и обречен был голодать. Мои отощавшие руки могли иногда повернуть камень всего три-четыре раза; однако все работали охотно — этого требовала необходимость.

Соли не хватало часто, но в особенности теперь. Поэтому иногда вместо нее употреблялся порох. При варке порох разлагался на свои составные части, так что уголь и сера всплывали черными пятнами и их снимали, селитра же растворялась в похлебке. Посол селитрой бывает острым, едким, неприятным; от него развивается жажда и понос; вот почему пришлось приучаться обходиться совсем без соли. Масла никогда не было; вместо него пускали в ход сало, иногда даже сальные свечи.

Счастливее остальных были пруссаки и мы, единственные, которым не приходилось в этом лагере есть конину; именно когда съеден был весь окрестный убойный скот, счастливая случайность предоставила нам остатки того рогатого скота и овец, которых мы собрали за Неманом. Само собою разумеется, эти медлительные животные, совершившие жарким летом столь длинное путешествие, да еще по странам, где позади нас не оставалось никакого пастбища, далеко не представляли собой откормленных на убой быков; это были коровы и овцы, истощенные, словно драные кошки; и все же они пришлись нам очень по вкусу. У нас каждый день резали скотину, тогда как поляки и французы частенько поедали мясо наших дохлых лошадей, валявшихся по лагерю. Даже прислуга короля в конце концов кормилась исключительно кониной. Навар от овечьего и коровьего мяса мы пили, как чай или кофе.

В общем, мясо стало такою редкостью, что король выпрашивал его себе у нас для своего стола; и ему посылали то овцу, то четверть быка или коровы.

Иногда, хотя и редко, случалось, что из Москвы приезжал какой-нибудь однополчанин, который знал или догадывался о великой нашей нужде, и привозил с собой чай, сахар и т.п. Изготовив себе напиток, покуривая трубки и беседуя у костров, было легче переносить холодные ночи, которые были слишком длинны для того, чтобы их проспать целиком. Темы для разговоров бывали у нас чрезвычайно разнообразные, но все наши беседы не оживлялись весельем или шуткой. Фон-Рейнгардт и еще несколько офицеров постоянно утешали нас, основываясь на обещаниях, данных великим человеком в Москве, и будили мужество тех, которые предвидели из нашего тяжелого положения еще более тяжелый выход. «Пока он жив и стоит у кормила, — говорил фон-Рейнгардт, — можно всегда твердо надеяться на счастье!» Большинство же унтер-офицеров и солдат возражали на это: «Вы, господа, исполняете свой долг, стараясь выставить тяжелое положение не в столь мрачном свете, но ваши слова не соответствуют вашим мыслям!» Еще более дерзкими были женщины, приготовлявшие нам кофе и соперничавшие между собой в ожесточенных речах. «Ишь, тешится себе со своей гвардией в Москве, а мы тут пропадаем с голоду и мерзнем, — сдержит он свое слово!» — «Да, — прервала ее другая, — да, этот Наполеон всегда только сулил нам золотые горы и зимние квартиры в прекрасных странах, но не выполнял своего обещания; может быть и исполнит, когда уже будет поздно, и мы все сгинем от нужды. Он-то сумеет выпутаться из скверного положения» и т.п. Мы предоставляли женщинам свободу высказывать тяготившее их мнение; с нашей же стороны никто не осмеливался сказать чего-нибудь подобное...

Те, которые пригнали за нами скот от самого Немана, рассказывали нам самые печальные и грустные вещи о том, что они видели на своем пути. Но всего ужаснее было то, что они видели на поле Бородинского боя. Там будто бы еще живы искалеченные воины, которые доползли в ужаснейшем состоянии до простреленных лошадей и здесь пальца-ми, ногтями и зубами рвут и отсасывают себе пищу, несчастные эти, почерневшие, словно дикие звери, сохранили лишь некоторое подобие людей; на поле битвы собраны огромные кучи ядер и оружия, об этих же несчастных никто и не думает...

У каждого дня есть своя забота; эта истина сказывалась на нас во многих отношениях. Ежедневно по утрам отправлялись отряды в поиски за кормом и съестными припасами; вечером они возвращались, принося с собой вначале порядочное количество ржи и соломы, а потом все меньше и меньше, терпя постоянный урон людьми и лошадьми от нападений вооруженных крестьян и казаков. Под конец посылались даже пехотные отряды и пушки. Сражаясь, приходилось им отбивать то немногое, с чем они возвращались в лагерь, и за это они расплачивались потерей людей и лошадей.

Эти фуражировки настолько ослабили наши и без того незначительные силы, что кавалерия потеряла вследствие этих посылок половину своих людей и лошадей.

Роос

Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М. Васютинский, А.К. Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство "Задруга". М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.

Далее читайте:

Отечественная война 1812 года (хронологическая таблица).

Участники наполеоновских войн (биографический справочник).

Литература по наполеоновским войнам (список литературы)

Россия в XIX веке (хронологическая таблица).

Франция в XIX веке (хронологическая таблица).

Карты:

Российская империя в 1-ой пол. XIX в.

Вторжение наполеоновской армии в 1812 году

Контрнаступление русской армии в 1812 году

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС