На старую Смоленскую дорогу

1812 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Вид города Смоленска. 1814 г. Неизв. худ. I пол. XIX в.

На старую Смоленскую дорогу

Сражение при Малоярославце открыло нам две истины, обе очень печальные: первая — что силы русских не только не были истощены, но, напротив, они даже получили в подкрепление несколько свежих отрядов и сражались с таким ожесточением, что мы должны были отказаться от надежды на какой-либо успех. «Еще одна такая победа, — говорили солдаты, — и у Наполеона не будет больше армии». Вторая истина была та, что мы должны были отказаться от похода на Калугу и Тулу, и этим мы теряли последнюю надежду на более спокойное отступление, так как неприятель, опередив нас после этого сражения, не только мешал нашим колоннам отступать по дороге через Серпейск и Ельню, но также и не давал нам достичь Вязьмы через Медынь и Юхнов, предоставляя нам, таким образом, печальную необходимость вернуться к Можайску.

После этого памятного сражения все, кто привык судить по виду и народной молве, думали, что войска отправятся на Калугу и Тулу, и были очень удивлены, увидев сильный авангард неприятеля, который, вместо того чтобы идти по тому же направлению, опередил наш правый фланг, направляясь к Медыни. Все опытные военные поняли, что русские разгадали план Наполеона и нам необходимо было, для того чтобы опередить неприятеля, идти ускоренным маршем на Вязьму. С этих пор всякий разговор о Калуге и Украине прекратился и говорили только о быстром отступлении по Большой Смоленской дороге, опустошенной нами самими. Как только наше отступление было решено, четвертый корпус двинулся первым, оставив в Малоярославце весь первый корпус и дивизию кавалерии генерала Шастеля; эти войска должны были составлять арьергард и двигаться за нами на расстоянии одного дня.

По дороге мы увидели, к чему привела нас печальная и памятная победа в Малоярославце. Кругом попадались только покинутые муниционные повозки, так как не было лошадей, чтобы их везти. Виднелись остатки телег и фургонов, сожженных по той же самой причине. Такие потери с самого начала нашего отступления невольно заставляли нас представлять себе будущее в самых темных красках. Тот, кто вез с собой добычу из Москвы, дрожал за свои богатства. Мы все беспокоились, видя плачевное состояние остатков нашей кавалерии, слыша громовые удары взрывов, которыми каждый корпус уничтожал свои повозки. В ночь на 26 октября мы подошли к Уваровскому и были удивлены, увидев село все в огне. Мы захотели узнать причину этого. Нам сказали, что был отдан приказ сжигать все находившееся на нашей дороге. В этом селе был деревянный дом, напоминавший по своей величине и великолепию самые красивые дворцы Италии. Богатство его отделки и меблировка соответствовали красоте его архитектуры. Там можно было найти картины лучших художников, очень дорогие канделябры и массу хрустальных люстр, благодаря которым дом во время полного освещения получал волшебный вид. Но все эти богатства не пощадили, и мы узнали на следующий день, что наши солдаты не захотели просто поджечь дом, находя этот способ чересчур медленным, а предпочли подложить в нижний этаж бомбы с порохом, и взорвали его. Теперь мы видели горящими все села, в домах которых мы несколько дней тому назад отдыхали. Их теплый еще пепел, разносимый ветром, прикрывал трупы солдат и крестьян, повсюду валялись трупы детей с перерезанными горлами, лежали трупы девушек, убитых на том же самом месте, где их изнасиловали.

Мы миновали Боровск, оставшийся от нас вправо и сделавшийся также жертвой пламени, и направились к Протве с надеждой отыскать брод для переправы артиллерии. Мы нашли таковой выше города, и хотя он был очень неудобен, но все наши войска должны были пройти через него. Много повозок завязло в реке и так загородило переход, что пришлось искать нового брода. Сделав рекогносцировку, я узнал, что Боровский мост еще существует, благодаря чему получалось большое облегчение при переправе багажа армии. Сейчас же тринадцатая дивизия, шедшая во главе войска, получила от принца приказ возвращаться, и вслед за ней двинулись наши корпуса, найдя благодаря мосту лучшую и кратчайшую дорогу. Представлялась единственная опасность провезти наши муниционные повозки по городу, все дома которого горели. Наши экипажи проехали посреди этого обширнейшего пожара без всяких приключений. С большими трудностями вечером мы наконец достигли маленькой деревушки Алферово (27 октября), где даже не все дивизионные генералы могли найти себе хотя бы сарай. Помещение, в котором расположился сам вице-король, было так ужасно, что можно было пожалеть несчастных крестьян, принужденных в нем жить. Ко всем несчастиям, недостаток в пище еще увеличивал наши мучения. Провизия, взятая из Москвы, приходила к концу, каждый дрожал над своим провиантом и старался уединиться, чтобы съесть кусок добытого им хлеба. Наши лошади также страдали. Скверная солома, снятая с крыш домов, была их единственной пищей. Они изнемогали от усталости, и их смертность была так велика, что артиллерии приходилось бросать свои повозки, и с каждым днем все чаще и чаще приходилось слышать грохот от взрывов зарядных ящиков.

Наполеон, который шел впереди нас на расстоянии дня, прошел уже Можайск и заставлял сжигать и разрушать все попадавшееся на его пути. Солдаты его свиты доводили это разрушение до того, что поджигали даже те места, где последующие войска должны были останавливаться, и подвергали нас благодаря этому многим лишениям. Наш отряд в свою очередь сжигал оставшиеся целыми дома и таким об-разом лишал убежища князя Экмюльского, шедшего в арьергарде. Не говоря уж об этих лишениях, арьергарду приходилось еще бороться с ожесточенным врагом, который, узнав о нашем отступлении, появлялся со всех сторон, желая удовлетворить свою месть. Пушечные выстрелы, раздававшиеся каждый день на очень близком расстоянии от нас, ясно доказывали нам, что арьергарду приходилось употреблять невероятные усилия, чтобы сдержать неприятеля.

Наконец, пройдя 29 октября сожженный городок Борисов, мы вступили час спустя в местность, разрушение которой, очевидно, произошло уже раньше. Кругом лежали трупы людей и лошадей. При виде нескольких наполовину разрушенных окопов и, главным образом, увидев разрушенный город, я узнал окрестности Можайска, по которым мы еще так недавно проходили победителями. Вестфальцы и поляки ночевали на развалинах города, и, прежде чем уйти, они подожгли дома, уцелевшие от первого пожара. Домов осталось так мало, что свет от пожара был едва заметен. Единственное, что нас поразило, это был контраст черных развалин, от которых шел густой черный дым, с белизной недавно построенной колокольни — лишь она одна сохранилась, и часы на ней продолжали бить, хотя города уже не существовало.

Армия не проходила через Можайск. Выбирая более или менее удобные дороги, мы прибыли на место Красного, где мы когда-то расположились лагерем на другой день после московского сражения. Я говорю «на место Красного», так как село исчезло и сохранился только дом Наполеона. Мы расположились вокруг дома. Никогда не забуду, как мы, окоченевшие от холода, с наслаждением ложились на теплый пепел сожженных накануне домов.

30 октября. Чем дальше мы подвигались, тем картина становилась все печальнее. Все поля, истоптанные тысячами лошадей, казалось, никогда не были обрабатываемы. Вырубленные солдатами леса также пострадали от всего этого ужасного разрушения, но что было самое ужасное, так это вид мертвых тел, которые, лишенные погребения в продолжение пятидесяти двух дней, едва сохранили человеческий облик. Около Бородино мой ужас дошел до величайших размеров, когда я увидел на том же самом месте убитых во время битвы двадцать тысяч человек, разложению которых помешал мороз; вся равнина была ими покрыта. Повсюду виднелись остовы лошадей и наполовину покрытые землей трупы, там лежали окровавленные одежды и кости, обглоданные собаками и хищными птицами, здесь валялись обломки ружей, барабанов, каски, фуражки; здесь же можно было найти лоскуты знамен, и по эмблемам, нарисованным на них, можно было судить, как пострадал московский герб в этот кровавый день.

Наши солдаты, обходя театр своих подвигов, с гордостью указывали места, где сражались их полки, и все вспоминали на каждом шагу разные доблестные поступки, возбуждающие нашу национальную гордость. С одной стороны они указывали на кутузовскую избушку, дальше, с другой стороны — на знаменитый редут, высившийся над всем: теперь он, похожий на пирамиду, возвышался среди пустынной равнины. Вспоминая его, каким он был раньше, и видя его теперь, он казался мне Везувием в спокойном состоянии. Я заметил на его вершине какого-то военного, и издали его неподвижная фигура напоминала мне статую. «Ах, — сказал я, — если бы надо было воздвигнуть памятник богу войны, то его следовало бы поставить только на таком пьедестале». Когда мы проходили по полю сражения, мы услыхали вдалеке крики какого-то несчастного, зовущего на помощь. Сжалившись над его жалобными стонами, несколько человек направились к нему и, к своему удивлению, увидели на земле французского солдата с раздробленными ногами. «Я был ранен, — сказал он, — в день этой великой битвы, но так как я лежал в стороне, то меня никто не заметил и не пришел ко мне на помощь. С тех пор, — добавил несчастный, — я кое-как дотащился до ручья и питался травами, корнями и несколькими кусками хлеба, найденными мною на трупах. Ночью я ложился в брюхо мертвых лошадей, и их свежая кожа залечила мои раны лучше всяких лекарств. Сегодня, увидев вас издали, я собрал все свои силы и пополз поближе к дороге, чтобы вы услышали мой голос». Пораженные этим рассказом, мы все выражали свое изумление, и один из генералов, узнав об этом трогательном случае, велел поместить несчастного в свою карету. Мой рассказ был бы ужасно длинен, если бы я стал описывать все бедствия во время этой ужасной войны, но, чтобы охарактеризовать их, я расскажу только о трех тысячах пленников, которых мы вели из Москвы. Во время всего пути их огораживали, как скотину, и ни под каким видом они не смели выступить из узкого пространства, отведенного им. Без огня, умирая от холода, они ложились прямо на снег; чтобы утолить ужасный голод, они с жадностью накидывались на конину, которую им раздавали, и, не имея ни времени, ни возможности варить ее, съедали сырую. Меня уверяют, но я не хочу даже этому верить, что когда раздача конины прекратилась, то многие из этих пленников ели мясо своих товарищей, которые не выдержали всех этих лишений. Но отвернемся лучше от этих ужасных картин и будем продолжать наш рассказ о тех ужасах, которые вскоре пришлось перенести нашим братьям и друзьям...

Лабом

Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М. Васютинский, А.К. Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство "Задруга". М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.

Далее читайте:

Отечественная война 1812 года (хронологическая таблица).

Участники наполеоновских войн (биографический справочник).

Литература по наполеоновским войнам (список литературы)

Россия в XIX веке (хронологическая таблица).

Франция в XIX веке (хронологическая таблица).

Карты:

Российская империя в 1-ой пол. XIX в.

Вторжение наполеоновской армии в 1812 году

Контрнаступление русской армии в 1812 году

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС