Отъезд императора

1812 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Наполеон I.

Отъезд императора

Сморгони — маленький литовский городок Виленского воеводства, сделавшийся известным, потому что здесь император Наполеон оставил армию, чтобы отправиться в Париж, где его присутствие сделалось необходимым. Политические соображения одержали верх в этом случае над теми соображениями, которые могли бы заставить его остаться во главе своих войск. Всего важнее было, даже в интересах нашей армии, показаться живым и еще грозным, несмотря на неудачу.

Надо было явиться перед Германией, уже колебавшейся в своих намерениях и отчасти утомленной своим союзом с императором; надо было немедля и снова дать ей почувствовать могущество своего присутствия. Надо было дать знать обеспокоенной и глухо волновавшейся Франции, сомнительным друзьям и тайным врагам, что Наполеон не погиб в ужасном бедствии, постигшем его легионы.

Рассредоточенность наших полков в первых числах декабря была полной: часть нашего отборного войска располагалась еще лагерем по вечерам в виде частей, взводов или батальонов, постепенно уменьшавшихся, но днем большая часть из этой толпы солдат, французов или союзников продвигалась без всякого порядка и дисциплины. Однако мы шли уже несколько дней по Литве, где бедность была несколько менее ужасна, чем в местностях, по которым мы проходили, покинув Москву. 5 декабря после утомительного перехода мы пришли на городскую площадь, где находился дом, сделавшийся главной императорской квартирой.

В этот вечер генерал Делаборд вошел к императору с герцогом Тревизским. Оба немного спустя вышли оттуда. Они, конечно, слышали об отъезде или по крайней мере предвидели его, но на лицах их не было видно и тени беспокойства. Эти люди, перед памятью которых я благоговейно преклоняюсь, были из тех, которых не может сломить никакая неудача, никакое страдание, которых не устрашает никакое предвидение.

Выйдя из занимаемого императором дома, вокруг которого замечалось усиленное движение, эти два военачальника посовещались некоторое время, прежде чем расстаться; маршал объявил о важном приказании, которое будет отдано вечером главным начальникам армии. Я услышал также, как генерал произнес: «Произойдет нечто неожиданное, но, по-моему, необходимое; покоримся и не будем падать духом».

В это время мимо нас прошло несколько маленьких польских лошадок, которых вели крестьяне; вероятно, их купили для экипажей императора. Эти лошади, найденные в этой местности, были в гораздо лучшем виде, чем те, которые выдержали вместе с нами усталость и лишения отступления.

Вот каким образом мне пришлось быть свидетелем отъезда императора. Было решено, что он произойдет ночью, и о нем были осведомлены только те, кому было необходимо это знать. Переправиться через эту страну, по которой уже рыскали русские пикеты, казалось самым смелым людям предприятием, полным опасностей, которое из осторожности следовало держать в тайне.

Я присутствовал при том, как уезжали экипажи, увозившие императора, еще так недавно шедшего во главе бесчисленного войска. Это было событие важное для всех нас, но, как это часто случается, свидетели последнего действия этой мрачной драмы не были так поражены им, как те, кто слышал вдали об испытываемых нами страданиях. Что касается нас, то этот отъезд не возбудил в нас ни удивления, ни беспокойства, и у меня осталось о нем воспоминание лишь как о любопытном зрелище великого исторического события.

Мы только что вошли в избу, или маленький деревянный домик, где должны были провести эту ночь, чтобы снова двинуться при наступлении дня. Войдя в это скромное помещение, генерал Делаборд обратился ко мне со словами, в которых совершенно не чувствовалась печальная важность событий:

— Меня известили, что император пошлет дивизионным генералам важный и спешный приказ. Не знаю, как я прочитаю его, — запас свечей для моего экипажа истощен, и я нигде не вижу бивачного огня, который мог бы заменить их. Поэтому следите за тем, чтобы не погасло единственное освещение, которым мы располагаем здесь.

Говоря это, он показывал мне первобытный материал, которым литовское население освещает внутренность своих хижин, т.е. длинные и тонкие еловые щепки, покрытые смолой, называемые по-польски лучина. Их втыкают обыкновенно в прямом или наклонном положении в деревянный чурбан, служащий подсвечником.

— Поручаю вам, — продолжал генерал, — не давать погаснуть вашему огню. Бодрствуйте, пока я буду спать. Вы видите, друг мой, что я возлагаю на вас обязанность весталки, помните, что вы будете поддерживать священный огонь для того, чтобы можно было прочитать приказ императора. Есть предположение, что он хочет говорить сегодня вечером с некоторыми из своих генералов; ходит слух, что он собирается ехать во Францию. Надо, чтобы я сейчас мог прочесть его приказ; я не хочу промедлить ни на мгновение в таких обстоятельствах.

Я тотчас же поспешил исполнить приказание. Я старательно поддерживал огонь. Каждая из длинных еловых щепок горела в течение пяти минут; как только она подходила к концу, я заменял ее другой.

Я несколько раз проделал это, и генерал уже крепко спал, когда мой взгляд обратился к окну, выходившему на улицу; наша изба, стоявшая направо от дороги, по которой проходила армия, была одна из последних в городе. Мое внимание было привлечено двумя конными егерями старой гвардии, этого знаменитого войска, образовавшегося в эпоху Египетского похода и вначале называвшегося полком колонновожатых. Они выделялись в ночном тумане своими темно-зелеными шинелями, вырисовывавшимися на снежном фоне, и огромными черными мохнатыми медвежьими шапками, которые их теперешние преемники сохранили как почетное воспоминание. Эти два всадника, этот авангард, разведчики рискованного пути, смело погоняли своих измученных лошадей. Они спешили, насколько позволяли снег и гололедица. Один из них поскользнулся как раз около окна, откуда я наблюдал за ними с таким сочувствием; он чуть не свалился с лошади на моих глазах. Я тотчас же понял, что означало появление этих двух всадников. «Они едут впереди императора!» — воскликнул я. Несколько минут спустя мимо меня проехали сначала сани, затем три экипажа различного вида, среди которых я узнал столь хорошо нам знакомое купе императора; два последних экипажа были запряжены, по обычаю этой местности, большими и маленькими лошадьми. Позади следовал взвод солдат. Как только я заметил первых всадников этого конвоя, я поспешно разбудил генерала, спавшего в соседней комнате, но экипажи проследовали так скоро, что он не поспел вовремя, чтобы увидать их. По сделанному мной описанию он, как и я, решил, что это император приводил в исполнение объявленное им решение.

Генерал Делаборд сказал мне тогда со своим обычным здравым смыслом:

— Он прав, ему нечего больше здесь делать, его долг призывает его немедленно во Францию; как император он имеет в Париже в десять раз больше значения, чем среди нас, при армии, идущей в беспорядке.

Действительно, мы уже получили известие о заговоре Мале, который в ночь со 2 на 3 октября имел в Париже шансы на успех; кроме того, мы понимали, какое впечатление должен был произвести во Франции и во всей Европе рассказ о бедствии, которого мы были свидетелями.

Император, решившись пройти по неприятельской земле расстояние, отделявшее его от Немана, должен был подумать о том, чтобы окружить себя избранными людьми, мужественными и готовыми пожертвовать своей жизнью.

Равнины Литвы, которые предстояло пройти, населены частью, особенно в северной области, племенем, говорящим на особенном наречии. Тем не менее польский язык общеупотребителен в городах и на почтовых станциях; в большинстве деревень его так же хорошо понимают, как и литовский; переводчик был необходим. Император назначил на эту должность молодого поляка графа Дунина-Вонсовича, своего ординарца. Этот офицер, столь же мужественный, как разумный и преданный, написал под названием «Pamietniki» («Воспоминания») неизданное изложение, послужившее мне главным элементом последующего рассказа.

Император прибыл в Сморгонь 5 декабря в два часа пополудни. Накануне он ночевал в замке Белицы, принадлежащем графу Зацалю. Под вечер он велел позвать своего ординарца и прежде всего, не входя ни в какие подробности, спросил его, достаточно ли он защищен против холода. Когда он отвечал, что не принял никакой предосторожности этого рода, император сказал ему:

— Я велю дать вам пару меховых сапог и медвежью шубу; затем вы отправитесь сейчас же в Вильно с Коленкуром. Но поспешите и не говорите никому об этом предложении.

Отъезд произошел в восемь часов вечера. Поезд состоял из трех повозок и одних саней. В первой повозке — дорожном купе — помещался император и генерал Коленкур, герцог Виченцский; мамелюк Рустан сидел на козлах. Во второй поместились маршал Дюрок и граф Лобау; в третьей — генерал-лейтенант граф Лефевр-Денуэтт, полковник гвардейских егерей, камердинер и два денщика. В сани, наконец, император велел сесть графу Вонсовичу и рейткнехту по имени Ашодрю. Последний с самого начала переезда сообщил польскому офицеру, что их назначением был не Вильно, а Париж. Взвод из тридцати гвардейских конных егерей, избранных генералом Лефевром-Денуэттом из наиболее здоровых и наилучших ездоков из этого полка, служил в качестве конвоя.

Во главе поезда помещены были сани, и так как они двигались лучше, чем повозки, то и прибыли часом раньше на первую станцию, называющуюся Ошмяны. Начиная с этой минуты стало понятным, насколько опасным было намерение опередить армию. Прибыв в Ошмяны в середине ночи, граф Вонсович был удивлен, найдя коменданта этого местечка во главе войска гарнизона. Этот комендант был вюртембергский генерал; он имел под своей командой гарнизон, состоявший из войск французских, польских и немецких; один батальон был под ружьем — ожидали неприятельской атаки. Сверх того, возле пехоты видны были три эскадрона улан. Такое положение, занимаемое гарнизоном маленького городка, находившегося в восьми лье впереди авангарда нашей отступающей колонны, объяснялось движениями неприятеля.

Отряды русской армии, которые непосредственно следовали за нами, не могли, конечно, делать этого иначе, как с чрезвычайной трудностью: они двигались по дороге, совершенно опустошенной. Иначе было с отрядами легкой кавалерии, которые, отказавшись следовать за нами, направлялись параллельно флангам нашей колонны: они двигались в местностях, ресурсы которых еще не были уничтожены войной. Местные жители доставляли им сведения, необходимые для облегчения их движения вперед; поэтому отряды эти пересекали иногда дорогу, вдоль которой они следовали обыкновенно. Экипажи, в которых ехал император, на каждом шагу подвергались опасности встретиться с одним из таких неприятельских отрядов.

В этот день два отряда нашей польской кавалерии — один — легкой конницы (гвардейские уланы), другой — 7-го полка привислинских улан — прибыли в числе подкреплений, присланных нашей армии. Все это войско было выстроено в боевом порядке на площади маленького городка Ошмяны. Ординарец императора был поражен хорошей выправкой и здоровым видом этих солдат, которые, не терпя до сих пор недостатка в провизии и сохранивши свою правильную организацию, представляли огромный контраст с нашими пехотинцами и кавалеристами, истощенными усталостью и долгими лишениями.

Вюртембергский генерал был очень удивлен, узнав, что император имел намерение проследовать дальше. Он сказал, что число неприятелей, опережающих нашу армию, ежедневно увеличивается.

Эти новости возбудили некоторое беспокойство, и императора ждали с нетерпением; предполагали, что он остановится на один день в Ошмянах, но, с другой стороны, рассчитывали, что, если он захочет на другой день продолжать свой путь, он встретит впереди себя русские отряды, может быть, уже осведомленные об его проезде. Такой секрет действительно не мог быть долго сохранен.

В то время как таким образом рассуждали об опасности этого предприятия, прибыл император; он крепко спал в своей повозке. Граф Вонсович разбудил его и сообщил ему то, что он только что узнал. Император мало смутился этим: он заранее предвидел все эти опасности и по своей воле подвергался им. Прежде всего он спросил, будет ли он иметь кавалерийский конвой; ему объявили, что он найдет двести шестьдесят уланов.

«Очень хорошо», — сказал он; потом он вышел из повозки, чтобы переговорить с генералом, командующим данным пунктом.

Наполеон спросил свою карту Литвы и рассмотрел ее очень внимательно. Все его генералы советовали ему не подвергаться столь очевидной опасности; некоторые из них умоляли его подождать по крайней мере утра. Он отверг этот совет. Пускаться в путь днем казалось ему самым опасным из всех решений, которые могли быть выбраны. Вообще он не обратил никакого внимания на сделанные ему замечания. Подумав несколько минут, он сказал своему ординарцу:

— Готовы ли польские уланы?

— Да, Ваше Величество, они все уже были здесь раньше нашего приезда.

— Пусть они садятся на лошадей. Надо расположить конвой вокруг экипажей. Мы отправимся сейчас; ночь достаточно темна для того, чтобы русские нас не увидели. Притом всегда надо рассчитывать на удачу, на счастье: без этого никогда ничего не достигнешь.

Затем, пока запрягали лошадей, он спросил, сколько улан из его польской гвардии пойдут с ним.

— Нас сотня, — ответил командовавший ими офицер, и присутствие этого избранного войска вполне успокоило императора.

— Ну так, — сказал он, — если мы будем атакованы, то поляки храбры, и мы сумеем защитить себя. — Потом он решительно сел в повозку.

Однако, прежде чем подать сигнал к отъезду, он подозвал еще раз офицера-ординарца, взял в экипаж пару пистолетов и передал их ему, предложив ему сесть на козлы с генералом Лефевром-Денуэттом, храбрость которого была для него засвидетельствована многочисленными военными подвигами; мамелюк Рустан сел в сани, которые следовали непосредственно за экипажем императора, а полковник Стойковский, командовавший охраной, получил приказ держаться возле дверцы.

После всех этих приготовлений вот с какими навсегда памятными словами император обратился к окружавшим его:

— Я рассчитываю на всех вас, отправимся! Наблюдайте направо и налево от дороги. — Потом, обращаясь к преданным и бесстрашным людям, которым он передал свои пистолеты, он добавил:

— В случае неминуемой опасности убейте меня скорее, чем отдать неприятелю.

Граф Вонсович, глубоко потрясенный приказом, который мог быть исполнен только в века варварского язычества, сказал тогда:

— Ваше Величество, позволяете ли, чтобы я передал нашим полякам то, что я сейчас слышал?

— Да, передайте им то, что я сказал.

Эти слова были повторены по-польски, и уланы закричали все в один голос: «Мы скорее позволим изрубить нас, чем допустим, чтобы к вам приблизились!»

Посреди этих криков энтузиазма и преданности поезд тронулся в путь.

6 декабря в два часа утра, когда в это время ночи под этой широтой продолжаются семнадцать часов, Наполеон хотел подвергнуться таким опасностям. Туман, на который рассчитывали, не был одинаково густ по всем направлениям. Только что выехав из Ошмян, можно было убедиться видом многочисленных огней, неправильно окаймлявших горизонт, что придется переправляться через неприятельский бивак. Русские войска, атаковавшие этот город, отошли на небольшое расстояние; их главные массы остановились влево от дороги, в направлении Новосада. Окружающие императора советовали ему отправиться в путь лишь по наступлении дня, но решение, с виду самое дерзкое, отправиться тотчас же было в действительности самым благоразумным.

Рассвет на войне есть обыкновенно момент усиления бдительности: часовые удваивают внимание, передовые ведетты прислушиваются к малейшему шуму. Наиболее деятельные начальники встают, выходят в направлении, откуда может явиться неприятель, — они используют первые лучи утра.

Напротив, в продолжение жестоких и бесконечных ночей этих холодных стран монотонная бдительность истощает самые мужественные усилия. Самое постоянное внимание, самая энергическая бодрость наконец утомляется.

Стало быть, император имел основание отправиться тотчас же, вопреки мнению своего штаба, и выбрать ночь для отъезда из Ошмян. Начиная с утра второго дня путешествия ход событий подтвердил правильность этого видимого избытка смелости: согласно предположениям вюртембергского генерала город был снова атакован на рассвете.

Когда император покинул Ошмяны, пробыв там около часу, небо было облачно, но белый саван, покрывавший равнину, давал достаточно свету, чтобы экипажи и следующие за ним двести шестьдесят шесть всадников не терялись из виду. Этому конвою удалось таким образом следовать непрерывной линией и в одном направлении. Этот молчаливый кортеж мог слышать голоса неприятельских часовых, замечать его бивачные огни, блестевшие вдали, но все это можно было наблюдать только ночью на очень больших расстояниях, часто за несколько миль, тогда как черная линия двигающегося войска не рисовалась достаточно ясно для того, чтобы казаки, занимающие сторожевые посты или бродящие в качестве дозора, ясно поняли, что они видят, если вообще они видели что-нибудь.

Если бы небо было светло, звездно, как в предыдущие ночи, несомненно, что отряд этот был бы атакован. Если же, наоборот, русское небо ниспослало бы в этот момент одну из страшных метелей, столь обыкновенных в это время года, повозки и их конвой неизбежно рассеялись бы и заблудились. Следовательно, все случайности соединились, чтобы покровительствовать переезду императора.

Что же касается холода, сделавшегося столь сильным в несколько последних дней, то его суровость была менее невыгодна для путешественников, чем для их неприятелей. Правда, что польские уланы не могли все последовать за тем, кому они отдали свою жизнь; для большого числа их — увы! — эта благородная жертва была пагубна. За несколько миль от Ошмян число их дошло до пятидесяти, не более. Зато этот убийственный холод, который сваливал с ног лошадей и заставлял падать всадников без всякой возможности помощи, удерживал наших врагов возле их огней и под прикрытием лесов, которые окаймляли равнину.

Нужна большая решимость, чтобы оторваться от этих восстанавливающих силы очагов, редкая смелость, чтобы идти атаковать на снегу ночью поезд, сопровождаемый прикрытием, сила которого неизвестна.

В том положении, в котором взаимно находились обе армии, мужество нападения леденело в сердцах много раньше, чем чувство защиты. Двое энергических людей, которых их государь посадил на козлы своего экипажа, наблюдали с пистолетом в руках в самых опасных проездах, тогда как казаки в близком расстоянии, столь же истощенные, как и их противники, спали в своей меховой одежде или оставались нерешительными среди ночного тумана и мглы.

В ту ночь 6 декабря многие из всадников, входивших в состав следовавших от одной станции до другой конвоев, погибли жертвою своей преданности. На рассвете, когда достигли станции Ровное, поляков оставалось всего тридцать шесть!

В отряде неаполитанской конной гвардии, который заменил их на следующей станции, герцог Рокка-Романа, командовавший ими, отморозил себе руки. Термометр опустился до 28° Реомюра!

Такова была, на основании достоверного рассказа, эта первая, страшная ночь путешествия, о котором столь различно судили, но обстоятельные подробности которого до сих пор не были известны и не были рассказаны ни одним историком — ни русским, ни французским.

Но опасность, угрожавшая великой судьбе, уменьшалась на каждом шагу. Быстро переехали реки, замерзшие болота и обширные пустыни, прерываемые на больших расстояниях мрачными лесами. В каждой деревне получались сведения о движении неприятельских партизан. В некоторых пунктах дороги они нападали на колонны, шедшие впереди армии; здесь казаки появлялись накануне, дальше узнавали их свежие, отпечатавшиеся на снегу следы, но нигде их случайное появление не остановило экипаж Наполеона, который иногда, отделившись от своих спутников и нередко потеряв всякую охрану, становился лишь незаметной точкой, одинокой и потерянной в бесконечном пространстве.

Бургон

Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М. Васютинский, А.К. Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство "Задруга". М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.

Далее читайте:

Отечественная война 1812 года (хронологическая таблица).

Участники наполеоновских войн (биографический справочник).

Литература по наполеоновским войнам (список литературы)

Россия в XIX веке (хронологическая таблица).

Франция в XIX веке (хронологическая таблица).

Карты:

Российская империя в 1-ой пол. XIX в.

Вторжение наполеоновской армии в 1812 году

Контрнаступление русской армии в 1812 году

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС