На следующий день (14 сентября) мы выехали рано, желая поспеть как можно
скорей в Москву. По дороге нам попадались только разрушенные и безлюдные
деревни; слева, по берегам Москвы-реки, тянулись великолепные
дворцы-усадьбы, которые уничтожали и разоряли татары, чтобы лишить нас тех
удобств, которые мы бы могли там получить; спелый хлеб еще на корню был
вытоптан лошадьми, а скирды сена были подожжены на всем протяжении окрестных
полей, и густой дым стлался по воздуху. Когда мы подъехали к деревне
Черепково, вице-король поднялся на возвышенность и долго смотрел, не видать
ли Москвы — цели наших общих стремлений, потому что в достижении этой цели
мы видели конец нашим мучениям, нашей усталости и нашему странствованию:
Москва была конечной целью нашего похода.
Ее еще не было видно за пригорками; нам видно было только облако пыли,
которое шло параллельно нашему пути, указывая нам направление, по которому
следовала великая армия. Несколько пушечных выстрелов, долетевших до нашего
слуха, очень отдаленных и редких, показывали нам, что наши войска подходили
к Москве без особого сопротивления. Спускаясь, мы услышали отчаянные крики:
это были несколько отрядов казаков, выскочивших из соседнего леса и
нападавших со свойственной им манерой на наших стрелков, порываясь
остановить наш авангард. Наши храбрецы не струсили и не поддались этому
неожиданному нападению, они смело отпарировали напрасные усилия орды,
желавшей задержать наш въезд в столицу России. Их отчаянные усилия
действительно были последними. Их отбили и рассеяли так, что им ничего не
оставалось делать, как скрыться за стенами Кремля, так же как и раньше у
берегов Колочи. Вдали сквозь пыльное облако мелькала длинная линия
неприятельской кавалерии, идущая по направлению к Москве; она постепенно в
полном порядке, по мере того как мы приближались, скрывалась за городом.
Отступление это продолжалось все утро.
Пока строили переправу через Москву-реку, к одиннадцати часам Генеральный
штаб расположился на высоком пригорке. Оттуда мы вдруг увидели тысячи
колоколен с золотыми куполообразными главами. Погода была великолепная, все
это блестело и горело в солнечных лучах и казалось бесчисленными светящимися
шарами. Были купола, похожие на шары, стоящие на шпице колонны или обелиска,
и тогда это напоминало висевший в воздухе аэростат. Мы были поражены
красотой зрелища, приводившего нас еще в больший восторг, когда мы
вспоминали обо всем том тяжелом, что пришлось перенесть. Никто не в силах
был удержаться, и у всех вырвался радостный крик. «Москва! Москва!!!»
Услышав долгожданный возглас, все толпой кинулись к пригорку, всякий
старался высказать свое личное впечатление, находя все новые и новые красоты
в представшей нашим глазам картине, восторгаясь все новыми и новыми
чудесами. Один указывал на прекрасный, видный слева от нас дворец,
архитектура которого напоминала восточный стиль, другой обращал внимание на
великолепный собор или новый другой дворец, но все до единого были очарованы
красотой панорамы этого огромного, расположенного на равнине города.
Москва-река течет по светлым лугам; омыв и оплодотворив все кругом, она
вдруг поворачивает и течет по направлению к городу, прорезывает его,
разделяя на две половины и отрывая таким образом друг от друга целую массу
домов и построек; они тут и деревянные, и каменные, и кирпичные; некоторые
построены в готическом стиле, смешанном с современным, другие представляли
из себя смесь всех отличительных признаков каждой из отдельных
национальностей. Дома выкрашены в самые разнообразные краски, купола церквей
— то золотые, то темные, свинцовые и крытые аспидным камнем. Все, вместе
взятое, делало эту картину необычайно оригинальной и разнообразной, а
большие террасы у дворцов, обелиски у городских ворот и высокие колокольни
на манер минаретов — все это напоминало, да и на самом деле представляло из
себя картину одного из знаменитых городов Азии, в существование которых
как-то не верится и которые, казалось бы, живут только в богатом воображении
арабских поэтов.
15 сентября наш отряд снялся с места рано утром и вышел из деревни, где была
последняя стоянка, направляясь в Москву. Подходя к городу, мы с удивлением
заметили, что не было стен. Простая земляная насыпь указывала на
первоначальное его зарождение.
Дорога, по которой мы шли, была так пустынна, что мы не только ни одного
москвича, но даже и французского солдата не встретили. В этой торжественной
тишине и полном
одиночестве не слышно было ни звука, ни возгласа; руководил нами один страх,
увеличившийся еще более при виде густого дыма, высоким столбом
поднимавшегося в центре города. Сперва мы было подумали, что загорелось
несколько магазинов, которые по своему обыкновению перед уходом зажгли
русские.
Лабом
Военный совет в Филях. Худ. А. Кившенко. 1880 г.
Изображение перепечатывается с сайта «1812 год».
В.В. Верещагин. Перед Москвой в ожидании депутации бояр. Холст, масло.
1891-1892.
Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По
воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М. Васютинский,
А.К. Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство "Задруга".
М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в
воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.