Наполеон, приказав произвести рекогносцировки, отдал приказания двинуться
и приготовиться к следующему дню. Король Неаполитанский считал все эти
распоряжения излишними: он овладел главным редутом, левая сторона позиции
была обойдена. Он не думал, чтобы русские пожелали принять бой; он полагал,
что за ночь они отступят. Но не таково было их намерение: они копали окопы,
носили землю и укрепляли свою позицию. На следующее утро мы заметили, что
все они еще за работой.
Было 11 часов, когда Наполеон послал меня на рекогносцировку: мне было
поручено приблизиться, насколько возможно, к неприятельской линии. Я снял
свои белые перья, надел солдатскую шинель и осмотрел все с наивозможной
тщательностью; сопровождал меня один лишь гвардейский стрелок. В нескольких
местах я проник за линию русских пикетов. Деревня Бородино отделялась от
наших постов всего лишь одним узким и глубоким оврагом. Я слишком далеко
зашел вперед, и в меня два раза выстрелили из пушки картечью; я удалился и
часам к двум вернулся к своим и явился к Наполеону с докладом обо всем
виденном. Наполеон разговаривал с королем Неаполитанским и князем
Невшательским. Мюрат изменил свое мнение: к удивлению своему, увидев на
рассвете, что неприятельская линия была по-прежнему развернута, он решил,
что предстоит бой, и приготовился к нему. Однако другие генералы продолжали
утверждать, что русские не рискнут на битву; что касается меня, я думал
противное; я заметил, что у русских много войска и довольно хорошая позиция;
по моему убеждению, они должны были атаковать нас, если мы не предупредим.
Наполеон сделал мне честь согласиться с моим мнением, которое разделял и
Бертье. Он потребовал своих лошадей и 6 сентября лично произвел ту же
рекогносцировку, что и я. Под Бородино его встретили так же, как и меня;
картечный огонь заставил его удалиться. Все виденное им укрепило его в
убеждении, что он не ошибся, и, вернувшись, он отдал соответствующие
приказания.
Настала ночь. Я был дежурным и спал в палатке Наполеона. Отделение, где он
спал, обычно было отделено полотняной перегородкой от другого, где спал
дежурный адъютант. Император спал очень мало. Я будил его несколько раз,
чтобы передать ему рапорты с аванпостов, которые все доказывали, что русские
ожидали атаки. В три часа ночи Наполеон позвал камердинера и приказал
принести себе пунша; я удостоился чести пить его вместе с ним. Он
осведомился у меня, хорошо ли я спал; я ответил, что ночи стали уже свежими
и что меня часто будили. Он сказал мне:
«Сегодня нам придется иметь дело с этим пресловутым Кутузовым. Вы, конечно,
помните, что это он командовал под Браунау. Он оставался в этом месте три
недели, ни разу не выйдя из своей комнаты; он даже не сел на лошадь, чтобы
осмотреть укрепления. Генерал Беннигсен, хотя тоже старик, куда бойчее и
подвижнее его. Я не знаю, почему Александр не послал этого ганноверца
заместить Барклая. — Он выпил стакан пунша, прочел несколько донесений и
продолжал: — Ну, Рапп, как ты думаешь, хорошо у нас пойдут сегодня дела?» —
«Без сомнения, Ваше Величество; мы исчерпали все свои ресурсы и должны
победить по необходимости». Наполеон продолжал свое чтение и потом заметил:
«Счастье — самая настоящая куртизанка; я часто говорил это, а теперь начинаю
испытывать на себе». — «Как, Ваше Величество, помните, вы сделали мне честь
сказать под Смоленском, что дело начато и надо довести его до конца? Именно
теперь это справедливо более, чем когда-либо; теперь уже некогда отступать.
Кроме того, армия знает свое положение: ей известно, что припасы она может
найти только в Москве, до которой ей осталось всего лишь 120 верст». —
«Бедная армия! Она сильно-таки поубавилась; но зато остались лишь хорошие
солдаты; кроме того, и гвардия моя осталась неприкосновенной». Он послал за
Бертье и работал до половины шестого. Мы сели на лошадей. Трубили трубы,
слышался барабанный бой. Лишь только войска заметили императора, раздались
единодушные клики.
— Это энтузиазм Аустерлица! Прикажите прочесть воззвание (помеченное
императорским лагерем, под Бородино, 7 сентября, в два часа утра).
«Солдаты! Вот битва, которой вы так желали! Победа зависит от вас; нам она
необходима; она даст нам обильные припасы, хорошие зимние квартиры и скорое
возвращение на родину. Ведите себя, как под Аустерлицем, Фридландом,
Витебском, Смоленском, чтобы самое отдаленное потомство приводило в пример
ваше поведение в этот день. Пусть о вас скажут: «Он был в этой великой битве
под Москвою».
Клики усилились, войска сгорали нетерпением сразиться, и бой скоро начался.
Итальянцы и поляки стояли на флангах. Наполеон действовал против левого
фланга неприятеля. Впрочем, никаких точных сведений мы не имели; женщины,
дети, старики, скот — все исчезло; не оставалось никого, кто мог бы дать нам
малейшие указания. Ней двинулся на неприятеля и прорвал его с той силой и
стремительностью, которые он проявлял уже неоднократно. Мы овладели тремя
редутами, поддерживавшими неприятеля. Последний подоспел со свежими силами,
в наших рядах произошло замешательство, и мы очистили два из этих
укреплений; даже третье было в затруднительном положении. Русские стояли уже
на гребне рвов. Король Неаполитанский, заметив опасность, примчался,
спешился, вошел в редут и появился на парапете; своим призывом он воодушевил
солдат. Редут снова наполнился, огонь принял страшные размеры, атакующие не
решились рискнуть на приступ. Появилось несколько эскадронов; Мюрат сел на
лошадь и опрокинул колонны, рассеянные по равнине. Мы снова овладели
ретраншементами и утвердились в них, чтобы больше уже не покидать их. Этот
отважный удар решил судьбу дня.
Генерал Компан был ранен, я принял командование его дивизией. Она входила в
состав корпуса маршала Даву. Она овладела одной из укрепленных окопами
неприятельских позиций и сильно пострадала. По прибытии к ней я сговорился с
маршалом Неем, на правом фланге которого я находился. Наши войска были в
беспорядке; мы собрали их и, ринувшись на русских, заставили их дорого
поплатиться за успех. Канонада, оружейный огонь не прекращались. Пехота,
кавалерия с ожесточением бросались друг на друга в атаку из одного конца
боевой линии в другой. Мне еще ни разу не приходилось видеть такой резни.
Мы слишком усилили свой правый фланг, и король Неаполитанский один
подвергался губительному огню батарей Семеновского. У него были лишь конные
войска; глубокий овраг отделял его от деревни, и овладеть ею было нелегко:
тем не менее это было необходимо, чтобы не быть в конце концов разгромленным
картечным огнем. Генерал Беллиар, видя перед собой лишь неглубокие ряды
легкой кавалерии, предлагает оттеснить ее подальше и, повернув налево,
ударить на редут. «Скачи к Латур-Мобуру, — отвечает ему Мюрат, — прикажи ему
взять бригаду кирасир французских и саксонских, перейти овраг, изрубить
всех, галопом влететь с задней стороны на редут и заклепать орудия. Если это
ему не удастся, пусть он возвращается в том же направлении. У тебя в
распоряжении будет батарея в сорок орудий и часть резерва, чтобы прикрывать
отступление». Латур-Мобур двинулся, опрокинул и рассеял русских и овладел
укреплениями. Фриан явился и занял их. Весь резерв прошел и расположился с
левой стороны деревни. Оставался лишь один окоп, обстреливавший нас с фланга
и сильно нам мешавший. Резерв, только что овладевший одним окопом, решил,
что может справиться и с другим. Двинулся вперед Коленкур, сея издали
смятение и смерть. Он внезапно обрушился на редут и овладел им. Но один
солдат, спрятавшийся в амбразуре, убил его наповал. Он почил сном храбрецов
и не был свидетелем наших злоключений.
Все бежали, огонь прекратился, резня приостановилась. Генерал Беллиар
отправился на рекогносцировку в лес, находившийся на некотором расстоянии.
Он заметил дорогу, ведшую по направлению к нам; она была наполнена
удалявшимися войсками и обозами. Если бы перерезать ее, вся правая часть
неприятельской армии была бы замкнута в том сегменте, в котором она теперь
находилась. Он предупредил об этом Мюрата. «Скачи и доложи об этом
императору», — ответил ему тот. Беллиар поскакал, но Наполеон не счел
момента подходящим. «На моей шахматной доске для меня еще не все ясно. Я жду
известий от Понятовского*. Поезжайте, осмотрите все и возвращайтесь».
Генерал вернулся, но время уже было упущено. Русская гвардия двигалась
вперед; пехота, кавалерия — все надвигалось для возобновления атаки. Генерал
еле успел собрать несколько орудий. «Картечь, опять картечь и все время
картечь», — сказал он артиллеристам. Открыли огонь, результаты его были
ужасны; в несколько минут земля покрылась трупами, разгромленная колонна
рассеялась, подобно тени. Она не успела дать ни одного ружейного залпа.
Артиллерия ее появилась лишь несколько минут спустя, и мы овладели ею.
Битва была выиграна, но жестокий огонь все еще продолжался. Пули, гранаты
сыпались градом вокруг меня. В течение часа я был задет четыре раза: сначала
двумя пулями довольно легко, затем в левую руку пулей, которая сорвала сукно
с моего рукава и рукав рубашки вплоть до тела. Я командовал в это время 61-м
полком, который я знал еще с Верхнего Египта. В нем от того времени
оставалось еще несколько офицеров, и странно было нам встретиться здесь.
Вскоре я был ранен в четвертый раз, картечью ударило меня в левое бедро, и я
свалился с лошади. То была в общей сложности двадцать вторая моя рана. Я
вынужден был покинуть поле битвы и сообщил об этом маршалу Нею, войска
которого перемешались вместе с моими.
Генерал Дессе**, единственный генерал из этой дивизии, еще не раненный,
сменил меня; через минуту у него была перебита рука. Фриан был ранен позже.
Перевязку мне делал хирург Наполеона. Император сам навестил меня. «Опять,
значит, твоя очередь? А как дела?» — «Ваше Величество, я думаю, вам придется
пустить в дело гвардию». — «Я не сделаю этого, не хочу рисковать ею. Я
уверен, что выиграю битву без ее участия». И действительно, гвардия в бою не
участвовала, за исключением тридцати орудий, сделавших прямо чудеса.
День кончился; пятьдесят тысяч человек легли на поле битвы. Множество
генералов было убито или ранено: их выбыло из строя около сорока. Мы
захватили пленных, отняли несколько орудий, но этот результат не
вознаграждал нас за потери, которых он нам стоил.
Рапп
Примечания:
* Понятовский — племянник последнего польского короля, сражался в рядах
французской армии. За его блестящие подвиги в битве под Вахау 16 октября
1813 г. он был возведен в маршалы Франции, но три дня спустя, во время битвы
при Лейпциге, он потонул вместе с лошадью при переправе через Эльстер.
(Прим. авт.)
** Дессе — родился в 1764 г. в Ганоне, в Савойе, был выдающимся
дивизионным генералом, умер в 1834 г. Его прозвали «Савойским Баярдом».
(Прим. авт.)
Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По
воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М. Васютинский,
А.К. Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство "Задруга".
М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в
воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.
Наполеон, приказав произвести рекогносцировки, отдал приказания двинуться
и приготовиться к следующему дню. Король Неаполитанский считал все эти
распоряжения излишними: он овладел главным редутом, левая сторона позиции
была обойдена. Он не думал, чтобы русские пожелали принять бой; он полагал,
что за ночь они отступят. Но не таково было их намерение: они копали окопы,
носили землю и укрепляли свою позицию. На следующее утро мы заметили, что
все они еще за работой.
Настала ночь. Я был дежурным и спал в палатке Наполеона. Отделение, где он
спал, обычно было отделено полотняной перегородкой от другого, где спал
дежурный адъютант. Император спал очень мало. Я будил его несколько раз,
чтобы передать ему рапорты с аванпостов, которые все доказывали, что русские
ожидали атаки. В три часа ночи Наполеон позвал камердинера и приказал
принести себе пунша; я удостоился чести пить его вместе с ним. Он
осведомился у меня, хорошо ли я спал; я ответил, что ночи стали уже свежими
и что меня часто будили. Он сказал мне:
