Наполеон хотел обойти левое крыло русских; для предотвращения нашей атаки
они поместили весь корпус Тучкова (третьего) и московское ополчение в засаду
за густым кустарником, прикрывавшим их крайний левый фланг, а их корпуса —
второй, четвертый, пятый и шестой — образовали сзади две линии пехоты,
прикрытой флангами, соединявшими лес с главным редутом. Несмотря на это
препятствие, наши стрелки возобновили бой с новым ожесточением; и, хотя день
кончался, огонь с обеих сторон продолжался с тем же пылом. В то время
распространился ужасный свет от нескольких подожженных направо деревень;
горячность сражающихся, железо и огонь, изрыгаемые сотней пушек, несли всюду
опустошение и смерть; солдаты нашего корпуса, построенные в боевом порядке,
с оружием в руках встречали смертельные удары и без замешательства смыкали
ряды, как только ядро уносило нескольких товарищей.
Темнота ночи ослабила перестрелку, но не уменьшила нашего пыла; каждый, не
будучи уверен в наносимых им ударах, решил, что лучше сохранить силы и
боевые запасы на завтра. Как только мы прекратили стрельбу, русские,
расположенные амфитеатром, зажгли многочисленные огни. Яркие симметрично
расположенные огни придавали этому холму почти волшебный вид и составляли
сильный контраст с нашими биваками, где лишенные дров солдаты отдыхали
впотьмах, слыша вокруг только стоны несчастных раненых...
Контратака А. П. Ермолова на батарею Раевского.
Окрыленный достигнутыми успехами, Кутузов приказал двинуть резерв, чтобы
попытать в последний раз счастья: императорская гвардия участвовала в этом
деле. Собрав все вспомогательные войска, он атаковал наш центр, на который
опирался наш правый фланг; был момент, когда мы боялись, что будем
опрокинуты в этом месте и потеряем захваченный третьего дня редут. Однако
первому польскому батальону после больших усилий удалось взять штурмом холм,
господствующий над всей равниной; но, несмотря на поддержку батальонов,
сопротивление неизмеримо большей силе было невозможно. Отброшенные с этого
холма, они держались в перелеске. Император послал им приказ стойко
держаться и осыпать потерянную ими позицию снарядами большого калибра. В это
время генерал Дюфур защищал во главе 15-го полка легкой кавалерии высоты
впереди деревни, примыкающей к одному редуту; подоспевший с остатками своей
дивизии и двадцатью четырьмя пушками генерал Фриан остановил неприятельские
колонны, которые в течение двух часов продержались под картечью, не смея
двигаться вперед и не желая отступать. Этою их нерешительностью
воспользовался Неаполитанский король и вырвал у них победу, которая,
казалось, уже была в их руках; сейчас же он отдает приказ всей кавалерии
заехать за редуты; корпус Латур-Мобура, бывший в резерве, последовал за нею;
король приказал ему, перейдя овраг, ударить на массы русских и на их
кирасирские эскадроны. Приведенные в замешательство таким смелым
наступлением, они отступают и рассеиваются во все стороны.
Принц Евгений пользуется удобным моментом, летит на правый фланг и
приказывает одновременно начать атаку первой, третьей и четырнадцатой
дивизиям, которые все еще сражались. Построенные в боевом порядке, спокойно
двинулись эти полки вперед; они уже приближались к неприятельским окопам,
когда все пушки батареи стали стрелять картечью, что внесло в наши ряды
опустошение и ужас. Наши солдаты сначала пришли в замешательство от этого
губительного отпора; заметив это, вице-король стал ободрять их, напоминая
каждому полку заслуженную им в различных обстоятельствах славу, говоря
одному: «Сохраните доблесть, которая дала вам имя непобедимых», другим:
«Подумайте, ведь ваша слава зависит от этого дня», потом, обратившись к 9-му
линейному полку, он воскликнул с волнением: «Храбрые солдаты, вспомните, что
при Ваграме вы были со мной, когда мы опрокинули центр врага!» Он настолько
воспламенил их такими словами, а еще больше своим примером, что повсюду
прошло радостное волнение и, двинувшись снова на редут, все поклялись честью
и родиной, что ни пули; ни ядра, ни раны не заставят их ни на шаг отступить.
Принц хладнокровно командовал атакой, объезжая ряды, и вел ее сам, ободряя
дивизию Бруссье, в то время как генерал Нансутти во главе первой дивизии
кавалерии генерала Сен-Жермена мужественно атаковал все, что было направо от
редута, и очищал равнину до оврага перед одной сожженной деревней. Вместе с
ним во главе шла стрелковая бригада под начальством генералов Пажоля и Шуара,
опрокидывая все, что встречалось ей на пути. Она покрыла себя славой, равно
как и стрелки генерала Пажоля.
Только что генерал Монбрен во главе своей кавалерии закончил свою доблестную
жизнь, как принадлежащая к тому же корпусу кирасирская бригада получила
приказ атаковать бывшего налево врага и идти на приступ большого редута,
который обстреливал все фланги нашей кавалерии. Эта бригада под командой
генерала Коленкура сейчас же бросилась на редут, и мы были поражены
представившимся нам изумительным зрелищем; казалось, что вся возвышенность,
господствующая над нами, обратилась в движущуюся железную гору: блеск
оружия, касок и панцирей, освещенных солнечными лучами, смешивался с огнем
орудий, которые, неся смерть со всех сторон, делали редут похожим на вулкан
в центре армии.
Стоявшая вблизи за оврагом неприятельская пехота встретила таким ужасным
залпом наших кирасир, что принудила их отступить; наша пехота заняла их
место... Наши полки, выйдя из окопов, произвели страшное избиение русских,
все усилия которых были направлены к тому, чтобы помешать нам захватить
окопы снова. Несмотря на ужасающий огонь неприятеля, вице-король и его штаб
шел впереди дивизии Бруссье, за которой следовали 7-й и 13-й легкой
кавалерии, 21-й и 30-й полки. Добежав до редута, они ворвались в него через
горловину и перебили артиллеристов на орудиях, которые те обслуживали.
Изумленный этой атакой Кутузов сейчас же выдвинул гвардию, чтобы постараться
взять обратно позицию; это была лучшая часть его кавалерии. Туда поспешили
генерал Лагуссе, принявший командование после того, как был ранен граф
Груши, и генералы Шастель и Думер; столкновение русских кирасир и наших
драгун было ужасно. Генерал Тири и полковник де Лафорс были ранены;
ожесточение боя обнаружилось, когда после отступления неприятеля поле битвы
оказалось покрытым убитыми...
Внутренность редута была ужасна; трупы были навалены друг на друга, и среди
них было много раненых, криков которых не было слышно; всевозможное оружие
было разбросано на земле; все амбразуры разрушенных наполовину брустверов
были снесены, и их можно было только различить по пушкам, но большинство
последних было опрокинуто и сорвано с разбитых лафетов. Я заметил среди
этого беспорядка труп русского артиллериста, у которого было три ордена в
петлице, казалось, что храбрец еще дышит; в одной руке он держал обломок
сабли, а другой крепко обнимал пушку, которой так хорошо послужил.
Неприятельские солдаты, занимавшие редут, предпочли погибнуть, чем сдаться;
та же участь постигла бы и командовавшего ими генерала, если бы уважение
перед его храбростью не спасло ему жизнь. Этот достойный воин хотел сдержать
данное слово и умереть на своем посту; оставшись один, он бросился нам
навстречу, чтобы погибнуть; он был бы задушен, если бы честь захвата такого
пленника не остановила жестокость солдат. Вице-король ласково принял его.
Принц, желая уважить храбрость и в несчастии, поручил полковнику Асселину
отвести его к императору, который в течение этого памятного дня все время
оставался за центром, нетерпеливо ожидая результатов горячего боя на нашем
крайнем правом фланге, в котором участвовали первый корпус и поляки. Обойдя
русских в этом месте, принц Экмюльский облегчил герцогу Эльхингенскому
кровавую повторную атаку, сделанную третьим корпусом, чтобы опрокинуть центр
неприятеля. На его левом крыле Багратион стойко выдерживал наш напор;
подкрепленный гренадерскими дивизиями Строганова и Воронцова, он сперва
нанес большой урон полякам; но, когда наш успех в центре был обеспечен,
князь Понятовский повел новую атаку на холм, с которого раньше был отброшен;
успех был полный благодаря помощи кавалерии генерала Себастиани. Подкрепив
наше правое крыло вестфальцами, герцог Эльхингенский не только облегчил
возобновление на момент упущенного с этой стороны наступления, но и
содействовал отражению всех усилий неприятеля захватить позиции. Соединив
дивизию Ледрю с дивизией генералов Морана и Жерара, этот маршал действовал
одновременно с принцем Евгением; обойдя левый фланг русских, он послал
вперед многочисленные батареи, которые внесли ужас в ряды неприятеля. Такая
отвага укрепила за нами наконец поле битвы и дала потом герцогу
Эльхингенскому славный титул князя Московского, связавший его имя с одной из
наиболее достопамятных наших побед.
Внимание вице-короля сосредоточивалось на центре, когда сильное движение
неприятельской кавалерии, направленное на его левый фланг, привлекло его
туда. Генерал Дельзон, которому уже с утра угрожала эта кавалерия, построил
свою первую бригаду в каре налево от Бородино: несколько раз ему грозила
атака, но неприятель, видя, что не сможет его поколебать, напал на наш
крайний левый фланг и неожиданно ударил на нашу легкую кавалерию под
командой графа Орнано и на минуту привел ее в замешательство, потом напал на
кроатов, которые и отразили его сильным огнем. Находившийся недалеко принц
стал в середине каре, образованного 84-м полком под командой полковника
Пего: он уже готовился двинуть его, когда казаки в свою очередь были отбиты
и, пустившись в бегство, освободили наше левое крыло; тогда был восстановлен
полный порядок.
Между тем вице-король объезжал ряды во всех направлениях, убеждая генералов
и полковников честно исполнить их долг, напоминая им, что от этого дня
зависит слава французов; подъезжая к каждой батарее, он велел продвигать
пушки вперед, по мере того как русские отступали, и, презирая опасность,
указывал артиллеристам, куда они должны целить. Посещая с ним все эти
опасные места с начала битвы, его адъютант Морис Межан был ранен в бедро;
лошади были убиты под самим принцем, под генералом Жифленгом и под
шталмейстером Беллизоми. Стоя на бруствере большого редута и не обращая
внимания на летавшие вокруг него пули, принц со своими офицерами наблюдал в
амбразуры движение неприятеля...
Мы захватили два редута, но у неприятеля все еще оставался третий,
расположенный на другой возвышенности, за оврагом; установив там хорошо
действующие батареи, он осыпал ужасным огнем наши полки, из которых одни
были в закрытых траншеях, другие — за окопами. В течение нескольких часов мы
бездействовали, уверенные, что Кутузов отступает; одна артиллерия изрыгала
повсюду огонь и смерть...
Хотя победа была на нашей стороне, но пушки не прекращали сильную пальбу и
постоянно вырывали все новые жертвы. Под градом картечи и пуль, презирая
опасность, всегда неутомимый вице-король объезжал поле битвы; огонь не
утихал и вечером был настолько силен, что пришлось поставить на колено
расположенный за большим редутом Привислинский легион под командой генерала
Клапареда. Более часа были мы в этом мучительном положении, когда у князя
Невшательского началось совещание с вице-королем, длившееся до ночи: по
окончании его принц Евгений разослал различные приказания своим дивизиям и
приказал прекратить огонь. Тут и неприятель стал спокойнее; он дал еще
несколько залпов с промежутками, и тишина его последнего редута убедила нас,
что он отступает по Можайской дороге.
Прекрасная в течение всего дня погода стала к ночи холодной и сырой; армия
расположилась на поле битвы и частями разместилась по редутам, захваченным с
такой славой. Это был плохой привал; корма не было ни людям, ни лошадям, а
недостаток дров был очень чувствителен в эту дождливую, холодную ночь.
(Здесь в сентябре так же холодно, как в Моравии в декабре.)
Лабом
Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По
воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М. Васютинский,
А.К. Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство "Задруга".
М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в
воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.
Наполеон хотел обойти левое крыло русских; для предотвращения нашей атаки
они поместили весь корпус Тучкова (третьего) и московское ополчение в засаду
за густым кустарником, прикрывавшим их крайний левый фланг, а их корпуса —
второй, четвертый, пятый и шестой — образовали сзади две линии пехоты,
прикрытой флангами, соединявшими лес с главным редутом. Несмотря на это
препятствие, наши стрелки возобновили бой с новым ожесточением; и, хотя день
кончался, огонь с обеих сторон продолжался с тем же пылом. В то время
распространился ужасный свет от нескольких подожженных направо деревень;
горячность сражающихся, железо и огонь, изрыгаемые сотней пушек, несли всюду
опустошение и смерть; солдаты нашего корпуса, построенные в боевом порядке,
с оружием в руках встречали смертельные удары и без замешательства смыкали
ряды, как только ядро уносило нескольких товарищей.
